Виллет

Поначалу сложилось впечатление, что сгоряча я взялась за роль, которую невозможно исполнить, поэтому решила сделать все, что от меня зависит, и приготовиться к провалу, однако вскоре стало ясно, что одна роль в такой короткой пьесе вполне способна уместиться в памяти за несколько часов. Я учила и учила – сначала шепотом, потом вслух, – а за неимением публики как таковой исполняла роль перед мерзкими обитателями чердака. Пропитавшись пустотой, фривольностью и фальшью своего персонажа, с презрением отомстила ему, сделав до крайности глупым и нелепым.

В творческом порыве время пролетело незаметно. День уже клонился к вечеру. С самого утра я ничего не ела, а потому ощутила острый голод. Мысли сосредоточились на полднике, который в эти минуты проходил в саду. (В вестибюле довелось увидеть целую корзину маленьких пирожных с кремом – моего любимого лакомства.) Сейчас пирожное оказалось бы весьма кстати. Чем определеннее становилось стремление к еде, вообще и десерту в частности, тем обиднее было думать, что приходится проводить праздничный день в тюрьме, к тому же голодной. Хотя мансарда находилась вдалеке от входной двери и вестибюля, даже сюда доносились звуки внешнего мира: непрерывное треньканье звонка и неумолчный стук колес по мостовой. Я знала, что в доме и в саду уже собралась нарядная публика, что внизу царят радость и веселье, а здесь было уже почти темно, тараканы, и мне стало страшно, что враги пойдут на меня боевым порядком, незаметно заберутся на трон и коварно залезут под юбку. Чтобы как-то отвлечься и убить время, я опять взялась за роль, а когда дошла до конца, в замочной скважине раздался долгожданный скрежет ключа, и спустя мгновение в мансарду заглянул месье Поль Эммануэль. В полутьме удалось рассмотреть, что это именно он, по бархатной черноте коротко стриженной головы и желтому лицу.

– Браво! – воскликнул профессор, распахнув дверь, и остановился на пороге. – J’ai tout entendu. C’est assez bien. Encore![129]

Я на миг растерялась.

– Encore! – повторил он строго. – Et point de grimaces! Á bas la timidité![130]

Я повиновалась и повторила роль, однако намного хуже, чем в одиночестве.

– Enfin, elle sait[131], – заключил профессор с легким разочарованием. – В данных обстоятельствах нельзя привередничать и придираться. – А потом добавил: – На подготовку у вас остается еще двадцать минут. Au revoir![132]

Он хотел было уйти, но я, собравшись с духом, окликнула его:

– Месье!

– Eh bien! Qu’est-ce que c’est, Mademoiselle?[133]

– J’ai bien faim[134].

– Comment, vous avez faim? Et la collation?[135]

– Да какое там! Я же здесь сидела.

– Ah, c’est vrai![136] – воскликнул месье Поль Эммануэль.

Спустя мгновение трон опустел, а вслед за ним и мансарда. Тот же вихрь, что принес меня сюда, теперь увлек вниз, вниз – к кухне. Я подумала, что для полноты впечатления следовало бы спуститься в подвал. Поварихе было приказано подать еду, а в мой адрес потом поступила столь же безоговорочная команда приступить к трапезе. К моей огромной радости, подали только кофе и кусок пирога: я боялась, что принесут вино и сладости, которые не любила. Не знаю, как месье Эммануэль догадался о моем пристрастии к пирожным с кремом: на минуту покинув кухню, откуда-то принес одно. Я с аппетитом принялась за еду, оставив пирожное на закуску. Месье Поль, с интересом наблюдавший за трапезой, почти силой заставил съесть больше, чем я могла проглотить, и воскликнул, когда я показала, что больше не могу, и, воздев руки, взмолилась о пощаде:

– Á la bonne heure![137] Не то будете думать обо мне как о Синей Бороде – тиране, который запирает женщин на чердаке и морит голодом. А ведь на самом деле я совсем не такой. Итак, мадемуазель, ощущаете ли вы достаточно мужества и сил, чтобы появиться в обществе?

Я ответила, что, кажется, ощущаю, хотя, говоря по правде, была совершенно растерянна и сама не понимала, что чувствую. Однако этот маленький человек относился к той породе божьих созданий, которым нельзя перечить, не обладая сокрушительной мощью, способной сразу его раздавить.

– Тогда пойдемте, – пригласил он и предложил руку.

Я подала ему свою, и он зашагал так быстро, что мне пришлось бежать, чтобы не отстать. В холле на миг остановился: помещение освещали мощные лампы, широкие двери классных комнат были распахнуты, как и двери в сад. Апельсиновые деревья в кадках и высокие цветы в горшках украшали эти порталы с обеих сторон. Среди цветов стояли и прогуливались группы нарядных леди и джентльменов. Внутри длинная вереница классных комнат представляла собой колеблющуюся, струящуюся, бормочущую, волнующуюся толпу – розовую, голубую и полупрозрачно-белую. Над головой сияли люстры, вдалеке виднелась сцена с торжественным зеленым занавесом и светящейся рампой.

– Nest-ce pas que c’est beau?[138] – требовательно осведомился мой спутник.

Следовало согласиться, но сердце ушло в пятки. Месье Поль это понял: взглянул сердито и коротко отчитал.