Виллет

– Пьесе грозит провал, – начал он. – Луиза Вандеркелкоф заболела (во всяком случае, так утверждает ее нелепая матушка). Лично я считаю, что, если бы хотела, могла бы играть. Все дело в отсутствии доброй воли. Ей доверена роль, как вам известно – или неизвестно, не важно. Без этой роли пьеса невозможна. Осталось всего несколько часов, чтобы ее выучить. Ни одна девушка в этой школе не поймет, что к чему, и не согласится. Да, роль неинтересна и даже несимпатична, и мерзкое самолюбие – низменное качество, которого у женщин так много, – заставит их отказаться наотрез. Англичанки и лучше, и хуже остальных представительниц своего пола. Dieu sait que je les deteste comme la pest ordinairement[125], – процедил месье Поль сквозь сжатые зубы. – Обращаюсь за помощью к англичанке. Каков же ее ответ: да или нет?

Тысяча возражений потоком устремилась в мое сознание. Чужой язык, ограниченное время, появление на публике… Природные склонности в ужасе отшатнулись. Способности засомневались. Самолюбие («низменное качество») вздрогнуло. «Нет, нет, нет», – решительно отказались эти свойства моей натуры, но, взглянув на месье Поля и заметив в раздраженных, сердитых, угрожающих и проницательных глазах нечто вроде мольбы, я тихо пробормотала:

– Oui[126].

На миг каменное лицо умиротворенно смягчилось, однако месье Поль Эммануэль тут же мобилизовался и продолжил:

– Vite à l’ouvrage![127] Вот книга, вот ваша роль. Читайте!

И я начала читать. Он не хвалил, а на некоторых фразах хмурился и даже топал, но все же показывал, как надо, и я прилежно повторяла. Роль оказалась действительно отвратительной, к тому же мужской: предстояло изобразить пустоголового щеголя. Невозможно было вдохнуть в образ ни сердце, ни душу. Я возненавидела и текст, и героя. Пьеса – самый настоящий пустячок – строилась на усилиях кучки соперников завоевать благосклонность красивой кокетки. Один из поклонников по прозвищу Медведь, был человеком хорошим, благородным, но недостаточно элегантным – своего рода неотшлифованный алмаз. Другой оказался мотыльком, болтуном и изменником, и вот его-то мне и предстояло играть.

Я старалась изо всех сил, но, похоже, напрасно: это лишь провоцировало гнев месье Поля, и он едва не дымился. Вложив в работу всю душу, я стремилась превзойти себя. Полагаю, добрые намерения вызвали уважение: он даже притворился, что почти доволен.

– Ça ira![128] – воскликнул наставник бодро, а поскольку из сада донеслись голоса, а среди деревьев замелькали белые платья, добавил: – Вам надо скрыться. Чтобы выучить это, необходимо сосредоточиться. Пойдемте со мной.

Ни времени, ни сил задуматься не было, и в тот же миг я обнаружила, что стремительно, словно ураган, возношусь наверх – через две… нет, через три ступеньки, ибо этот огненный человечек инстинктивно знал все пути. Оказавшись в просторной пустой мансарде, я услышала, как закрывается дверь и поворачивается торчавший в замке ключ, который месье Поль потом положил в карман.

Мансарда представляла собой отвратительное место. Полагаю, месье Поль Эммануэль не догадывался насколько, иначе не запер бы меня там столь бесцеремонно. Сейчас, летом, здесь было жарко, как в Африке, а зимой холодно, как в Гренландии. Повсюду валялись какие-то коробки и ненужные вещи. На некрашеной стене висели старые платья, а с потолка спускалась паутина. Все знали, что здесь живут крысы, а также черные и рыжие тараканы. Да что тараканы! Поговаривали, что однажды здесь даже видели призрак монахини! Дальний конец чердака тонул в полутьме, и, словно для большей таинственности, его закрывала грубая штора, за которой пряталась мрачная толпа зимних пальто. Каждое одеяние свисало со своего крючка и напоминало висельника. Говорили, что за этой шторой, среди пальто, и появлялась монахиня. В это я не верила, а потому не боялась, зато увидела жирную черную крысу с длинным хвостом, нахально выглянувшую из грязного угла. К тому же по полу действительно сновали черные тараканы, и это обстоятельство расстроило меня больше, чем было бы разумно признать, как, впрочем, пыль, мусор и удушающая жара. Последнее неудобство скоро стало бы невыносимым, если бы не удалось открыть и подпереть палкой световой люк в крыше, впустив немного воздуха. Под это отверстие я подтащила большой пустой сундук, на него взгромоздила ящик поменьше, вытерла пыль с того и с другого и, тщательно подобрав подол платья (как, должно быть, помнит читатель, совершенно нового), взошла на импровизированный трон. Усевшись поудобнее, я принялась за осуществление поставленной задачи, ни на миг не ослабляя бдительности в отношении черных и рыжих тараканов, которых смертельно боялась (думаю, даже больше, чем крыс).