Виллет

– Ну же, – произнес месье Поль мягче, – скажите правду: печалитесь из-за разлуки с друзьями, правда?

Вкрадчивая учтивость показалась не более приемлемой, чем инквизиторское любопытство. Я молчала. Профессор вошел в комнату, сел на скамью в двух ярдах от меня и принялся долго, упорно, терпеливо вызывать на откровение. Попытка провалилась естественным образом, так как я просто не могла говорить, а когда сумела, попросила оставить меня в покое, хотя голос даже при этих словах дрогнул, голова упала на сложенные на столе руки, и я горько, хотя и беззвучно, расплакалась. Месье Поль посидел еще немного. Я не подняла головы и не произнесла ни слова до тех пор, пока звук закрывшейся двери и удаляющиеся шаги не сообщили об уходе незваного наблюдателя. Слезы принесли облегчение.

До завтрака я успела умыться и, надеюсь, к трапезе вышла такой же спокойной, как и все остальные, хотя и не столь веселой, как жизнерадостная молодая леди, которая заняла место напротив, устремила на меня ликующий взгляд маленьких острых глазок и доброжелательно протянула через стол белую руку для пожатия. Путешествие, флирт и развлечения пошли мисс Фэншо на пользу: она стала пухленькой, а щеки округлились подобно яблокам. В последний раз я видела ее в элегантном вечернем наряде, однако сейчас, в школьном платье, которое представляло собой подобие кимоно из темно-синей ткани в тонкую, малозаметную черную клетку, она выглядела не менее очаровательной. Думаю даже, что унылое одеяние подчеркнуло ее прелесть, выгодно контрастируя с прекрасным цветом кожи, свежестью румянца, золотом локонов.

– Рада, что вы вернулись, Тимон, – заявила Джиневра. Это было одно из дюжины имен, которые она для меня придумала. – Даже не представляете, как часто я вспоминала вас в этой ужасной дыре.

– Неужели? В таком случае наверняка уже приготовили для меня какую-нибудь работу: например, заштопать чулки или что-нибудь в этом роде.

Я никогда не верила в искренность мисс Фэншо.

– Как всегда, ворчлива и груба! – заметила она. – Ничего другого я и не ожидала: если бы не ужалили, то не были бы собой. И все же, бабуля, надеюсь, что, как и прежде, вы любите кофе и терпеть не можете булочки. Готовы меняться?

– Поступайте, как считаете нужным.

Она сочла нужным поступить привычным образом. Утренний кофе она не любила: школьный вариант казался ей недостаточно крепким и сладким, – зато, как любая здоровая девушка, обожала свежие булочки – действительно очень хорошие, – которые в определенном количестве подавались каждой из нас. Мне этого количества хватало с избытком, а потому я неизменно отдавала половину мисс Фэншо, хотя находились и другие желающие. Взамен она иногда уступала мне свою порцию кофе. Этим утром я с благодарностью приняла напиток, так как голода не ощущала, зато страдала от жажды. Сама не знаю, почему отдавала еду именно Джиневре, а не какой-нибудь другой девушке, почему, когда приходилось вдвоем пить из одного сосуда – иногда так случалось: например, во время долгих прогулок за город, когда мы останавливались на ферме, – всегда устраивала так, чтобы делиться именно с ней, отдавая львиную долю светлого пива, сладкого вина или парного молока. Мы почти каждый день ссорились, но никогда не отдалялись друг от друга.

После завтрака я обычно уходила в первый класс, где в полном одиночестве можно было почитать или обдумать планы на день (чаще второе), пока ровно в девять звонок не распахивал все двери, чтобы впустить толпу приходящих учениц и объявить о начале работы, без перерыва продолжавшейся до пяти часов вечера.

В то утро в дверь класса постучали.

– Pardon, Mademoiselle[192], – произнесла, осторожно войдя, одна из пансионерок, взяла со своей парты нужную книгу или тетрадь и на цыпочках удалилась, пробормотав по пути: – Que mademoiselle est appliquée![193]

Прилежна, ничего не скажешь! Учебники лежали передо мной, но я ничего не делала и делать не собиралась. Вот так мир приписывает нам несуществующие достоинства. Сама мадам Бек считала меня настоящим bas-bleu[194] и часто всерьез уговаривала не заниматься слишком много, чтобы «вся кровь не ушла в голову». Действительно, на рю Фоссет бытовало общее мнение, что мисс Люси очень образованна. Исключение составлял один лишь месье Эммануэль. Каким-то неведомым способом он сумел получить довольно точное представление о моей реальной квалификации и использовал любую возможность, чтобы шепнуть на ухо злорадную оценку ее скудости. Сама же я на этот счет никогда не беспокоилась. Очень любила размышлять; получала огромное удовольствие от чтения, хотя и предпочитала книги, в стиле и настроении которых чувствовалась индивидуальность автора, и неизбежно скучала над заумными, но безликими произведениями. Я всегда понимала, что Господь ограничил силу и действенность моего ума, а потому испытывала благодарность за ниспосланный дар, не мечтая ни о более щедрых воздаяниях, ни о высшей культуре.