Виктория (пер. В. К.)

Работа поглощала все его время, число исписанныхъ листковъ увеличивалось все больше и больше по мр того, какъ шла зима. Это былъ рядъ сказокъ изъ міра его фантазіи, но дни выпадали разные, были хорошіе, были и дурные, и тогда во время работы какая-нибудь мысль, воспоминаніе о взгляд или слов сразу разрушали его настроеніе. Тогда онъ вставалъ и начиналъ ходитъ взадъ и впередъ по комнат. Онъ часто ходилъ такъ и по комнат протянулся блый слдъ отъ его шаговъ, и съ каждымъ днемъ слдъ этотъ становился все бле.

…Сегодня я не могу ни работать, ни думать, воспоминанія не даютъ мн покоя, я сажусь и записываю то, что пережилъ однажды ночью. Дорогой читатель, сегодня для меня ужасно плохой день. Идетъ снгъ, на улицахъ никого не видно, все уныло и въ душ моей царитъ ужасная пустыня. Цлые часы ходилъ я по улиц и затмъ по комнат и старался собраться съ мыслями; теперь наступаетъ вечеръ, и мн не легче. Я холоденъ и блденъ, какъ потухающій день. Дорогой читатель, въ этомъ настроеніи хочу я попытаться описать одну свтлую, чудную ночь; работа успокаиваетъ меня, и, можетъ быть, черезъ нсколько часовъ, я снова повеселю. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Въ дверь постучали, и къ нему вошла Камилла Сейеръ, его молоденькая невста. Онъ положилъ перо и поднялся. Они улыбнулись другъ другу и поздоровались.

— Ты не спрашиваешь меня о бал? — спросила она сейчасъ же, садясь на стулъ. — Я не пропустила ни одного танца. Я вернулась въ три часа. Я танцовала съ Ричмондомъ.

Онъ сказалъ:

— Я теб очень благодаренъ, что ты пришла, Камилла. Я такъ безконечно печаленъ, а ты такая веселая, это хорошо повліяетъ на меня. А какъ ты была одта на балу?

— Конечно, въ розовомъ. Я ужъ не помню, но я такъ много болтала и смялась. Это было такъ дивно хорошо. Да, я была въ розовомъ, безъ рукавовъ, даже безъ малйшаго намека на нихъ. Ричмондъ служилъ въ Лондон при посольств.

— Такъ!

— Его родители англичане, но родился онъ здсь. Что это съ твоими глазами? Они красны. Ты плакалъ?

— Нтъ, — отвчалъ онъ, смясь. — Но я глубоко заглянулъ въ свои сказки, а тамъ такъ много солнца. Камилла, если ты хочешь быть совсмъ милой, то не рви больше бумаги.

— Боже мой, я и не замтила. Прости, Іоганнесъ.

— Пустяки; это просто замтки. Ну, разсказывай: въ волосахъ у тебя была, конечно, роза?

— Да, красная роза, почти черная. Знаешь, Іоганессъ, подемъ посл свадьбы въ Лондонъ. Это совсмъ не такъ страшно, какъ говорятъ, и только такъ кажется, что тамъ туманы.

— Кто теб это разсказывалъ?

— Ричмондъ. Онъ говорилъ мн это на балу, а онъ-то уже знаетъ. Вдь ты знакомъ съ Ричмондомъ?

— Нтъ, я его не знаю. Онъ говорилъ мн однажды рчь; и на немъ были брилліантовыя запонки. Вотъ все, что я знаю о немъ.

— Онъ очень красивъ. Когда онъ подошелъ со мн, поклонился и сказалъ: фрёкэнъ, вроятно, не узнаетъ меня, — знаешь, я подарила ему розу.

— Какую розу?

— Которая была у меня въ волосахъ. Я ему отдала ее.

— Ты очень влюблена въ Ричмонда?

Она покраснла и начала горячо оправдываться.

— Нисколько. Нельзя ни съ кмъ болтать, никого находитъ пріятнымъ, чтобы… Фу, Іоганнесъ, ты сошелъ съ ума! Я больше никогда не произнесу его имени.

— Боже избави, Камилла, я совсмъ не хотлъ этого сказать — не думай, пожалуйста…. напротивъ, я бы съ удовольствіемъ поблагодарилъ его за то, что онъ былъ такъ внимателенъ къ теб.

— Попробуй только это сдлать! Я больше никогда въ жизни не скажу съ нимъ ни слова.

Молчаніе.

— Ну, хорошо, оставимъ это, — сказалъ онъ. — Разв ты уже уходишь?

— Да, мн пора итти. Далеко подвинулась твоя работа? Мама спрашивала какъ-то. Да, я такъ давно не видалась съ Викторіей, а сейчасъ встртила ее.

— Сейчасъ?

— Когда я шла къ теб. — Камилла улыбнулась. — Боже мой, какъ она измнилась. Послушай, ты скоро къ намъ придешь?

— Да, скоро, — отвчалъ онъ и быстро поднялся. Густой румянецъ залилъ его лицо. — можетъ-быть, даже на-дняхъ. Я долженъ сначала написать, что задумалъ, написать заключеніе къ своимъ сказкамъ. Да, я это напишу, напишу!

— Представь себ землю, если глядть на нее сверху, въ вид роскошной папской мантіи. По складкамъ ея ходятъ люди, вс они ходятъ попарно, — вечеръ, тишина, наступилъ часъ любви… Эта вещь будетъ называться «Сила пола». Мн кажется, это будетъ очень сильная вещь; мн часто представлялся этотъ образъ, и каждый разъ мн казалось, что грудь моя рвется на части, и я могу весь міръ заключить въ объятія. Мн рисуются люди, зври и птицы, и для каждаго наступаетъ часъ его любви, Камилла. Восторгомъ дышатъ ихъ лица, глаза загораются, грудь волнуется. И вотъ отъ земли поднимается легкое красноватое облако, это — облако стыда, поднимающееся изъ всхъ этихъ разверстыхъ сердецъ, и вся ночь озаряется краснымъ свтомъ. А тамъ вдали высятся тяжелыя, спящія горы; он ничего не видятъ и ничего не слышатъ. А утромъ Богъ на все бросаетъ лучи своего жаркаго солнца. Это должно называться «Сила пола».

— Такъ!

— Да. Я приду, когда кончу эту вещь. Я безконечно благодаренъ теб, что ты пришла, Камилла. Забудь, что я сказалъ. Я не хотлъ сказать ничего обиднаго.