Верь в меня

– Цену свою я уже назвал, – ответил его собеседник. – Пока мне нужно, чтобы ты наконец понял, кто на самом деле способен вам, людям, сострадать. Не Тот, Кто сидит на престоле из херувимов и в царственном величии своем слеп и глух к вашим мольбам, а тот, кто был не менее велик и прекрасен, но за это был низвергнут Богом-ревнителем. Я пережил падение, я нашел в себе силы подняться из той грязи, в которую меня низвергла Его завистливая доброта, – неужели же я сам не приду на помощь тому, кому плохо, как мне было в те дни, когда ангельские крылья за моей спиной лишились светоносного оперения и померк венец славы, который был у меня на челе с самого появления? Я хочу, чтобы ты почувствовал все это, чтобы ты понял, кем я был, кем я стал. Я хочу, чтобы ты познал мои мотивы и показал меня другим, таким, каков я есть. Не надо выдумывать, надо увидеть и понять. Когда увидишь, когда поймешь, позови. Я приду всегда, я обещал. А теперь ступай. Но помни – я всегда даю людям второй шанс, но никогда не даю третьего.

С этими словами его собеседник исчез – без всяких спецэффектов вроде клубов пахнущего серой дыма и инфернального хохота, а Денис оказался возле той же стенки с белым кафелем, у которой недавно стоял в отчаянии… Мира! Он уже неизвестно сколько отсутствует, что она подумает?!

Денис вылетел из дверей клиники, ощущая странный звук в ушах. Мирослава и дети не успели отойти и на три шага, значит, насчет остановленного времени «друг» не солгал… Денис мельком взглянул на часы – на них по-прежнему было половина первого, и писатель неожиданно понял, что его собеседник не солгал и насчет остального.

Они всей семьей дошли до храма.

– Можно, я сейчас не пойду туда с тобой, солнышко? – слегка охрипшим голосом обратился Денис к жене. – Поброжу тут немного. Встречу Ивана Николаевича.

– Хорошо, – улыбнулась та и легко поднялась по ступенькам. Ваня и Катюша с двух сторон висли у нее на руках…

Подоспевший буквально через пять минут тесть был хмур и взволнован.

– Что? – рявкнул он Денису со свойственной ему лаконичностью кадрового офицера. – Как?

И мотнул головой в сторону клиники – неизвестно, что Мира рассказала отцу, но то, что он был не на шутку встревожен, стало понятно с первого взгляда. И Денис рискнул:

– Меня обнадежили, – кивнул он, твердо встретив взгляд тестя. – Мы справимся. Только ей лучше не волноваться. И не стоит ей показывать, что мы нервничаем. От этого ей может стать хуже. В общем, стресс мало ли что способен спровоцировать, даже то, чего без него и не было бы, любую болезнь и любое обострение.

Денис сочинял вдохновенно, но был странно спокоен. Самое страшное он уже пережил и чувствовал, что перейден некий Рубикон, за которым это мелкое вранье уже не имеет значения. Мелкое вранье? Денису стало смешно, хотя он и постарался не показывать это. Мелкое вранье… Да мы живем в океане лжи, и все – религия, политика, отношения между людьми – все построено на лжи, великой и ничтожной. Парадоксально, но дьявол, которого называют отцом лжи, в этой кромешной мгле привычного обмана казался самым честным из всех. И ради чего ему лгать? Какая выгода ему, могущественному и невинно очерненному, от лжи?

– Нужно сдавать повторные анализы, там не до конца уверены в диагнозе, – продолжал самозабвенно заливать писатель. – Медицина, оказывается, наука не точная. Вернее, не во всех случаях точная. Надо подождать. И, главное, не пугать своей суетой и паникой Миру. А то покатится снежным комом…

– Ну-ну, понимаю, – ссутулившись и постарев буквально на глазах, тихо сказал Иван Николаевич. – Матери-то что говорить? Она там уже извелась вся, придумывает самое страшное…

Полковник уже не пытался ни поддеть Дениса, ни упрекнуть в чем-то. Наоборот, и это удивило Дениса, – впервые в жизни прятал глаза от прямого взгляда зятя. Вишнякову вдруг стало остро жаль Ивана Николаевича, как бывает жаль некогда сильного, но поверженного льва – немощного, беззубого, обессилевшего. Вот таким сейчас вдруг предстал перед Денисом тесть…

– Ничего страшного не будет, – строго заверил Денис. – И, уверен, мы сегодня на дачу не поедем. Как бы это дико ни звучало, сейчас лучше бы всем вместе отправиться… ну, я не знаю, в ресторан. А еще лучше в киноцентр, где есть кафе-мороженое. Вы знаете, врач советовал только положительные эмоции.

Тесть только крякнул.

– Дети обрадуются, – пояснил писатель. – Они, как никто, умеют заразить любого положительной энергией. А уж маму-то тем более…

– Дело говоришь, – проворчал Иван Николаевич. – Подожди, жене позвоню, чтобы не волновалась…

Он отошел, загородил трубку плечом и ладонью, словно школьник, который не хочет, чтобы у него списывали.