«осадное положение» для столь многочисленных источников политической
расплывчатости. Против расплывчатости именно и нужны особые, хотя бы и
исключительные законы, и сделанный съездом шаг правильно наметил политическое
направление, создав прочный базис для таких законов и таких мер»
34[
7]. Но если партия,
состоящая из интеллигентных республиканцев, не. может обходиться у нас без осадного
положения и исключительных законов, то становится понятным, почему Россия до сих
пор еще управляется при помощи чрезвычайной охраны и военного положения.
Для характеристики правовых понятий, господствующих среди нашей радикальной
интеллигенции, надо указать на то, что устав с «осадным положением в партии» был
принят большинством всего двух голосов. Таким образом, был нарушен основной
33[6] Полн. Текст протоколов Второго очередн. Съезда Р.С.-Д.Р.П., Женева, 1903, стр. 331.
34[7] Там же, стр. 333 и сл.
правовой принцип, что уставы обществ, как и конституции, утверждаются на особых
основаниях квалифицированным большинством. Руководитель большинства на съезде не
пошел на компромисс даже тогда, когда для всех стало ясно, что принятие устава с
осадным положением приведет к расколу в партии, почему создавшееся положение
безусловно обязывало к компромиссу. В результате действительно возник раскол между
«большевиками» и «меньшевиками». Но интереснее всего то, что принятый устав партии,
который послужил причиной раскола, оказался совершенно негодным на практике.
Поэтому менее чем через два года – в 1905 году, – на так называемом третьем очередном
съезде, состоявшем из одних «большевиков» («меньшевики» уклонились от участии в
нем, заявив протест против самого способа представительства на нем), устав 1903 года
был отменен, а вместо него был выработан новый партийный устав, приемлемый и для
меньшевиков. Однако это уже не привело к объединению партии. Разойдясь
первоначально по вопросам организационным, «меньшевики» и «большевики» довели
затем свою вражду до крайних пределов, распространив ее на все вопросы тактики. Здесь
уже начали действовать социально психологические законы, приводящие к тому, что раз
возникшие рознь и противоречия между людьми в силу присущих им внутренних свойств
постоянно углубляются и расширяются. Правда, лица с сильно развитым сознанием
должного в правовом отношении могут подавить эти социально психологические эмоции
и не дать им развиться. Но на это способны только те люди, которые вполне отчетливо
сознают, что всякая организация и вообще всякая общественная жизнь основана на
компромиссе. Наша интеллигенция, конечно, на это неспособна, так как она еще не
настолько выработала свое правовое сознание, чтобы открыто признавать необходимость
компромиссов; у нас, у людей принципиальных, последние всегда носят скрытый
характер и основываются исключительно на личных отношениях.
Вера во всемогущество уставов и в силу принудительных правил нисколько не
является чертой, свойственной лишь одним русским социал-демократам. В ней сказались
язвы всей нашей интеллигенции. Во всех наших партиях отсутствует истинно живое и
деятельное правосознание. Мы могли бы привести аналогичные примеры из жизни другой
нашей социалистической партии, социалистов революционеров, или наших либеральных
организаций, например, «Союза освобождения», но, к сожалению, должны отказаться от
этого громоздкого аппарата фактов. Обратим внимание лишь на одну в высшей степени
характерную черту наших партийных организаций. Нигде не говорят так много о
партийной дисциплине, как у нас; во всех партиях, на всех съездах ведутся нескончаемые
рассуждения о требованиях, предписываемых дисциплиной. Конечно, многие склонны
объяснять это тем, что открытые организации для нас дело новое, и в таком объяснении
есть доля истины. Но это не вся и не главная истина. Наиболее существенная причина
этого явления заключается в том, что нашей интеллигенции чужды те правовые
убеждения, которые дисциплинировали бы ее внутренне. Мы нуждаемся в дисциплине
внешней именно потому, что у нас нет внутренней дисциплины. Тут опять мы
воспринимаем право не как правовое убеждение, а как принудительное правило. И это
еще раз свидетельствует о низком уровне нашего правосознания.
VI
Характеризуя правосознание русской интеллигенции, мы рассмотрели ее отношение
к двум основным видам права – к правам личности и к объективному правопорядку. В
частности, мы попытались определить, как это правосознание отражается на решении
вопросов организационных, т. е. основных вопросов конституционного права в широком
смысле. На примере наших интеллигентских организаций мы старались выяснить,
насколько наша интеллигенция способна участвовать в правовой реорганизации