Вэкфильдский священник

— Пускай его будетъ счастливъ, коли можетъ, отвчалъ я:- и, однакоже, сынъ мой, посмотри на этотъ соломенный матрацъ и на крышу, которая такъ плохо насъ защищаетъ; видишь эти гнилыя стны и сырой полъ; мое жалкое тло, обгорлое на пожар; знаешь, что мои дти плачутъ, прося насущнаго хлба. Вотъ что ты засталъ, возвратясь домой, дитя мое. И все-таки ни за какія блага въ мір не хотлъ бы я помняться съ нимъ мстами. Милыя мои дти, еслибъ только вы научились прислушиваться къ голосу собственныхъ сердецъ вашихъ, если бы узнали, какой благородный другъ въ нихъ таится, вы не стали бы гоняться за щегольствомъ и пышностью презрнныхъ людей. Кто не знаетъ, что жизнь наша скоротечна и сами мы уподобляемся странникамъ, временно проходящимъ путь ея. Развивая дале это уподобленіе, можно замтить, что хорошіе люди всегда радостны и ясны душою, какъ путники, приближающіеся къ дому; порочные же рдко и ненадолго бываютъ счастливы, подобно странникамъ, отправляющимся въ изгнанье…

Но тутъ моя бдная дочь, сраженная новымъ горемъ, разразилась такими рыданіями, что я не могъ продолжать проповди и попросилъ мать поддержать ее и утшить. Понемногу она оправилась и съ этихъ поръ стала спокойне. Я даже вообразилъ, что она вооружилась твердостью, но это только такъ казалось: ея спокойствіе было лишь временнымъ затишьемъ посл бури.

Доброхотные прихожане прислали намъ запасъ състной провизіи, и это обстоятельство привело остальную семью въ радостное настроеніе. Я и самъ былъ радъ, видя ихъ опять веселыми и бодрыми. Было бы несправедливо унимать изъявленія ихъ удовольствія изъ-за того, что одинъ изъ членовъ семейства упорствовалъ въ своемъ уныніи; я не хотлъ также и того, чтобы они изъ приличія накидывали на себя грусть, которой не ощущали. Потому опять вокругъ стола поднялась веселая болтовня, разсказывали сказки, потребовали псню, и беззаботная радость снова стала порхать вокругъ нашего смиреннаго жилища.

XXIV. Новыя бдствія

На другое утро, не взирая на позднее время года, солнце такъ славно припекало, что мы поршили завтракать въ бесдк изъ жимолости и, пока мы тамъ сидли, младшая дочь моя, по моей просьб, присоединила свой голосокъ къ пнію птицъ, порхавшихъ по деревьямъ. Въ этой самой обстановк моя бдная Оливія увидла впервые своего обольстителя и каждый предметъ здсь напоминалъ ей что нибудь печальное; но грусть, вызываемая пріятными предметами или звуками музыки, не растравляетъ сердца, а успокоиваетъ его. Мать также разнжилась, заплакала и почувствовала приливъ прежней любви къ своей дочери.

— Оливія, моя милочка, сказала она:- спой намъ ту грустную псню, что папа такъ любилъ, помнишь? Твоя сестра Софи ужъ потшила насъ. Спой, пожалуйста, дитя мое: это будетъ такъ пріятно твоему старому отцу.

Она послушалась и запла съ такимъ чувствомъ, что растрогала меня до глубины сердца:

   Когда красавица полюбитъ
   И слишкомъ поздно узнаетъ,
   Что тмъ она себя погубитъ,
   Въ своей любви позоръ найдетъ,
   А милый другъ ее разлюбитъ
   И позабудетъ въ свой чередъ,
   Какъ отъ тоски себя избавить,
   Чмъ горьки слезы отереть?
   И какъ измнника заставить
   О бдной жертв пожалть?
   Одно есть средство все поправить,
   И это средство — умереть.

Когда она допла второй куплетъ, въ конц котораго голосъ ея дрогнулъ и, печально замирая, придалъ псн особую выразительность, на дорог показался экипажъ мистера Торнчиля. Вс мы всполошились, но Оливія, конечно, больше всхъ: не желая встрчаться съ обманщикомъ, она взяла подъ-руку сестру, и он поспшно ушли въ домъ. Черезъ нсколько минутъ сквайръ вышелъ изъ кареты и, подойдя къ бесдк, гд мы сидли, какъ ни въ чемъ не бывало, освдомился о моемъ здоровь.

— Сэръ, отвчалъ я, — ваша развязность сегодня показываетъ только всю низость вашего характера; было время, когда я наказалъ бы васъ за дерзость, если бы вы отважились показаться мн на глаза. Но теперь это прошло: старость охладила мои страсти, да и мое званіе налагаетъ на меня узду…

— Могу васъ уврить, дорогой мой сэръ, возразилъ онъ, — что вы меня до крайности удивляете, и я ровно ничего не понимаю. Надюсь, что вы не считаете за преступленіе мою недавнюю прогулку съ вашею дочерью?

— Ступай прочь отсюда! вскрикнулъ я:- жалкій, подлый негодяй, да и лгунъ еще, вдобавокъ… Но нтъ, такая низость недостойна даже моего гнва. А между тмъ, сэръ, я потомокъ такой фамиліи, въ которой такихъ вещей не допускалось… Ты же, презрнное созданье, ради удовлетворенія минутной прихоти, на всю жизнь погубилъ несчастную двушку и опозорилъ семью, считавшую честь единственнымъ своимъ достояніемъ.