Век Филарета

   — Вспомни, что говорил отец Филарет о полноте Священного Писания: оно или по букве, или по самому смыслу содержит в себе все, что нам необходимо для спасения,— а ты хочешь это отнять?

   — Да ведь и я о том же! Там — Истина. Но эта Истина нуж­дается в толковании Церкви. Стало быть, Церковь встает рядом с Писанием и как бы равна ему.

   — Церковь лишь служит Истине! Она лишь свидетельствует о верности Писания. И надо переводить скорее все Писание на русский, дабы все читали и уразумевали Слово Божие.

   — Да ведь все не поймут!

   — Ты дай возможность понять, а там видно будет!

   В стенах академии Филарет был столь же деятелен и требо­вателен, сколь добр, однако если строгость ректора на экзаменах скоро становилась известной, мало кто узнавал об иных сторонах его натуры. Пришел как-то к отцу ректору студент первого года Петр Спасский с просьбой об увольнении из академии по слабости здоровья. Обыкновенно выход из академии был затруднен и влек за собою если не позор, то очевидное бесславие. Филарет по­смотрел на хилую, горбатенькую фигуру бледного лицом дьяч­ковского сына и пожалел его, хотя вполне мог уволить и за нес­пособность к учению: Спасский был сведущ в Писании, имел благое поведение, но писал безграмотно, каким-то полурусским языком, мало знал историю и философию, был резок и груб со всеми. Все ж таки Спасский был отпущен на год домой по болезни. Отец ректор помог деньгами на дорогу, а далее при том же добром  содействии Петр уволился из академии. Пожалевший одинокого  малого

ректор столичной семинарии архимандрит Иннокентий  Смирнов пристроил его к себе учителем латинского и греческого языков.

   Донесся до Петербурга слух о трудной жизни в Оренбурге архимадрита Филарета Амфитеатрова, коего угнетало семинарское начальство, а тамошний владыка чуть ли не бил его, оскорблял публично. Отзывы же о самом отце Филарете доходили самые

благоприятные: высокоучен, характером неподкупен и прям. Дроздов видел смысл своей близости к властям предержащим именно в помощи достойным. По его просьбе Филарет Амфитеатров был переведён в тобольскую епархию на должность ректора семинарии

и настоятеля второкласного монастыря, а уже через два года служения там показал себя отличным администратором и редким по аскетической настроенности монахом. «Это не человек, а ангел во плоти», - писал в официальном отчете в Синод тобольский владыка

Келемберт. Столь редкий отзыв привлек внимание митрополита Амвросия, и Амфитеатрова вызвали в Петербург, где соименник взял его к себе инспектором академии. Они даже подружились, хотя близко сойтись не могли по несходству  натур. Активному и деятельному Филарету Дроздову требовалось большое и сложное дело; при всей несомненной аскетической сосредоточенности он был готов всегда к преодолениютрудностей и каверз, рифов и мелей в житейском море. Филарет же Амфитеатров, уступая в блеске и глубине, был также высокоучён, но склонен более к довольствованию имеющимся; он бурь не искал и старался обходить конфликты в суетном мире, нимало, впрочем не поступаясь ни верою, ни убеждениями, ни совестью.

   В пути хорошо думается. В свои переезды по городу Дроздов размышляя о делах, а подчас задавался простыми и наивными на первый взгляд вопросами: о пределах верности служителя Божия царской власти, о соотношении веры и знаний в постижении Божественного пути. Он неизменно отдавал первенство вере. Постоянно видел он в малых церквях и огромных соборах мужиков и баб, торговцев, ремесленников и солдат, самых что ни есть простаков, молящихся с такой полнотой чувства, какая иным монашествующим давалась с трудом. Искренность веры поднимала их над неполнотой знания, хотя уж они наверняка не знали слов апостола Павла сокрушавшегося: «Желание добра есть во мне, но чтобы сделать добро, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю...»

   Нередко слышал Филарет откровенное удивление в барском кругу, где также простое и искреннее слово молитвы вдруг от­крывало человеку присутствие Творца. Именно поэтому и инте­ресны были ему дворянские кружки мистиков, главное устрем­ление которых состояло в личном, без посредников, приближении к Господу.

   Однако крайности мистической увлеченности настораживали Филарета. В разговорах с Лабзиным он многажды пытался открыть глаза добрейшему Александру Федоровичу и его жене Анне Ев­докимовне на значение Православной Церкви, но тот лишь улы­бался, повторяя: «Всякая птица по-своему хвалит Бога». Наконец Филарет решил, что нет смысла стучаться в запертую дверь, и оставил попытки обращения Лабзиных на путь истинный. При­чину их уклонения он видел не столько в неправильном воспи­тании, сколько в известной закрытости православия от общества.