Век Филарета

   Отпевание состоялось 16 ноября. Надгробное слово сказал Евгений Казанцев. Похоронили владыку Платона в пещере Вифанской нижней церкви во имя Лазаря воскресшего. На следующий день пришло письмо из Петербурга, в котором Филарет

Изливал свои чувства любви и благоговения к великому учителю, но в конце писал: «Подлинно, он был Василий Великий, но я не Григорий».

Глава 7

ПОИСКИ ВЕРНОГО ПУТИ

     Война закончиласьпобедою России. Выбита была медаль с надписью «Не нам, не нам, но Имени Твоему». Полки возвращались из Европы, иные не в полном составе не только

но и из-за своевольно оставшихся во Франции. Пребывание в чужих землях произвело

неодинаковое, но сильное впечатление на всех, от солдат до государя.

   13 июля 1813 года в Казанском соборе Петербурга в присутствии всей императорской фамилии архимандрит Филарет Дроздов произносил последнее слово перед погребением тела светлейшего князя Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова Смоленского:

   - Не поколеблемся убо над над оплакиваемым поспешником видемаго нашего спасения превознести Единаго невидемого Виновника всякого спасения.Господь есть спасение. Господь с сильным крепостию, его и наставляя, искушая и сохраняя, возвышая и венчая,

даруя и вземля от мира. Вот истина, которую ныне к наставлению нашему, мы можем созерцать в ея собственном свете и в зерцале времен протекших, к утешению в лице и деяниях Михаила, бессмертнаго архистратига Российскаго, святлейшего князя Смоленскаго...

     Александр Павлович отдавал должное скончавшемуся полгода назад фельдмаршалу, потому и распорядился провести торжественное погребение в первом столичном соборе. Однако чувство недоброжелательности к Кутузову оказалось прочным. В стреми­тельном потоке событий грозового года император не мог не сознавать Вышнюю волю, однако полагал ее избранником себя, а не скрытного Кутузова. Но сейчас он и младшие его братья, семнадцатилетний великий князь Николай и пятнадцатилетний великий князь Михаил, не отрывали глаз от проповедника. Не к ним ли обращался Филарет?

   —...да смирится высота человека, и вознесется Господь един,— жребий многочисленнейших народов долго иногда скрывается в неизвестной руке единаго смертнаго, а судьба каждаго силънаго земли слагается из неисчисленных случайностей, которых никакая человеческая мудрость — объять, никакая земная сила — поко­рить себе не может...

   Покорно скучавший наследник-цесаревич, великий князь Константин Павлович не вслушивался в слова монаха, а думал о своей новой симпатии, польской красавице Иоанне Грудзинской, которая вполне могла бы заменить ему давно оставившую Россию великую княгиню Анну Федоровну. Возникал, правда, вопрос о престолонаследии, но... авось как-нибудь обойдется! Полька была уж очень хороша!

   При выходе из собора Александр Павлович милостиво рас­кланивался с толпой, особо ласковыми улыбками приветствуя знакомых. Потом он обернулся к жене, которая оживленно раз­говаривала с князем Голицыным.

   — У тебя приятные новости, князь?

   — Приятные новости, государь, обыкновенно завершают бит­ву, а я пока в самом разгаре очередной.

   — Что за сражения могут быть в Синоде? — с улыбкою спросил Александр Павлович.

   — Это скучная материя для дам,— поклонился Голицын в сто­рону императрицы.— Если позволите, я доложу вам в завтрашнем докладе.

   Так называемая «битва» была лишь малой частью дел, зани­мавших Голицына, и заключалась в устранении всякого влияния архиепископа Феофилакта на церковное управление. Против ря­занского владыки неожиданно объединились сторонники прямо противоположных убеждений: митрополит Амвросий желал уда­ления честолюбца и франкофила, а обер-прокурор Синода полагал чрезмерной активность гордеца, заявившего себя открытым про­тивником мистицизма.

   Архимандрит Филарет оказался в центре событий. Он не до­пускал себя до личной неприязни к рязанскому владыке, и когда  проезжал через Коломну, загодя предупредил отца, чтобы  особенно приветливо встретил гостя, не забыв угостить хотя бы водкою и пирогом. Но Филарет полагал неправильным вмешательство Феофилакта в дела академии и настоял на возвращении полномочий академическому правлению.

 В добавок, когда Феофилакт распорядился об издании сочинения француза Ансильона

 «Эстетические рассуждения», переведенного опекаемыми им студентами академии, то Филарет прямо сказал на правлении, что не хотел бы видеть имена воспитанников

академии на сочинении, в коем многое несогласно с духом самой академии. Митрополит его поддержал. И не хотел Филарет раздувать конфликт, но принужден был взяться за написание разбора обсуждаемого сочинения.

   Дело с Ансильоновым переводом оказалось нешуточным. Голицын письменно доложил о нем государю, находившемуся за границей, ожидая благоприятной для себя резолюции, но таковой не получил. Александр Павлович хотя и не позволил напечатать опровержение Феофилактом возражений Филарета на вышедшую таки книгу, но приказал рассмотреть дело в рамках Комиссии духонных училищ. Голицын не подозревал, что рязанский архиепископ обратился за помощью к Аракчееву, сильно ревновавшему государя к князю.