Век Филарета

   -Нужны новые люди, князь! Слышал, что Державина я заменил Лопухиным? Предстоят большие дела!.. Ну, как же ты думаеш о своём месте? Решаешься ли?

   -Ваше величество, я еще не успел поговорить с Гурьевым, потому что его нет в Петербурге.

   Александр посмотрел на него поверх старинной рюмки красного стекла с золотыми разводами.

   -Будучи твоим истинным другом, я был бы вправе ожидать большей к себе доверенности. Мне прискорбно видеть, что ты советы Гурьева предпочитаеш моим указаниям.

   В голосе Александр Голицын услышал не столько недовольство государя, сколько искреннюю обиду друга и усовестился.

    -Ваше величество, простите. Я на всё согласен.

   Именным императорским указом, данным Святейшиму Синоду 21 октября 1803 года, на должность обер-прокурора был назначен князь Голицын.

   Князь Александр Николаевич стал ездить в свой департамент, находившийся на Васильевском острове в здании Двенадцати коллегий. Входил в зал полутемный от тяжелых штор на узких окнах. На огромном столе, покрытом зеленой скатертью, стояли зерцало и распятие. Он садился на какой-то византийский трон из позолоченного дерева, и

чиновники в черных костюмах, все как на подбор с постными  лицами, приносили для ознакомления дела.- и представьте, ваше величество, все дела будто нарочно идут о прилюбодияниях... и во всех подробностях!

   Они вновь обедали вдвоем. Александр Павлович пристально посмотрел на князя.

  - Расскажи мне все твои впечатления.

  - Не затаю пред вами, ваше величество, что Синод произвел  на меня впечатление самое невыгодное, чтоб не сказать более.

Мрачный вид этой закоптелой камеры, черноризцы в мрачнейших рясах, вместо

украшений — распятие;.. Все это навеяло на меня грусть могильную. Мне все кажется, что приготовляются меня отпевать заживо! Да и дела там не по мне...

   Князь весело улыбнулся, но осекся, увидев серьезнейшее лицо царя.

Александр Павлович вознамерился стать великим государем и преобразовать к лучшему жизнь всех своих подданных, вырвав их из обветшалых оков старины. Для того он учился у всех, внимательнейше выслушивал мнения и прочитывал десятки посту­павших записок. Он считался с мнениями вельмож Панина и Куракина, молодых друзей своих Строганова и Новосильцева, известного умника Сперанского и никому не известного Каразина, а также — митрополита Платона. Но по молодости лет и само­любивому складу характера император не желал гласно признавать чужое авторство полезных идей. Всё должно было исходить от него. Он сам, как некогда Александр Великий, одною своею волею изменит мир...

   В  рамках намечаемых императором перемен предусматрива­лась реформа в деле духовного образования. На основании за­писок, подготовленных статс-секретарем Михайлой Сперанским и его однокашником по Александро-Невской семинарии архие­пископом калужским Феофилактом, был выработан единый план и создана Комиссия по делам духовных училищ. В ее состав вошли князь Голицын, митрополит Амвросий и оба автора за­писок. Комиссия разрабатывала новые учебные программы, еди­ные для всех духовных школ, семинарий и академий. Слухи об этом поползли из епархии в епархию.

   Митрополита Платона никто не извещал о предстоящих пе­ременах, а новости он узнавал от митрополита Амвросия всегда со значительным опозданием. Обидно было. Обидно не для ста­риковского самолюбия, а для дела — как он ни стар, а все же кое-что присоветовать мог. Могли бы мнением его поинтересо­ваться. Но государь не соизволил распорядиться, а Феофилакт — человек молодой и не по сану отважный — и рад стараться всем вертеть...

   У московского митрополита имелись основания для такого неблагоприятного суждения. Феофилакт Русанов был посвящен в сан епископа калужского в тридцать четыре года в присутствии императорской фамилии. Он получил известность своей широкой образованностью, отличным знанием французского и немецкого языков, чем сразу расположил в свою пользу обеих императриц, был красноречив и светски любезен. После смерти Павла его положение поколебалось. Присланный в Калугу с ревизией министр

Державин открыл массу преступлений и злоупотреблений со стороны губернатора и губернских чиновников, с которыми, говорилось во всеподданнейшем докладе, имел тесные сношения епископ калужский Феофилакт. Однако при содействии Сперанского дело замяли.

   Теперь же Феофилакт покушался отнять от него управление подлинно родными детищами — семинариями! О том ли пещься надо!

   Общее состояние Православной Церкви вселяло тревогу. В письме митрополиту Амвросию в 1804 году Платон писал: «… молиться о корабле церкви очень и очень должно. Усилились: 1)неверие,2) философия, маскою христианства прикрытая,3)папизм. До какой степени лукавы и злобны его орудия — иезуиты...»  Верхи уклонялись в мистицизм, низы — в раскол. Борьбе и с тем и другим на виделось конца.

  Душевную радость старику доставило пострижение в монашество Андрея Казанцева.