необыкновенное, хотя допускали только чистую публику по билетам; простонародье толпилось за кремлёвскими стенами. В Успенский собор впускали только по именным билетам членов иностранных посольств, особ первых трёх классов и лиц, состоявших при особах императорской фамилии. Размещались они на специально выстроенных ярусах наверху дамы, внизу кавалеры.
По вступлении в собор императорская чета поклонилась святыням и заняла места на тронах. По храму пронесся восторженный шепот, и верно, на удивление были хороши в то утро Александр Павлович и Елизавета Алексевна, блистая красотой молодости и счастья.
Началась божественная служба. Пo прочтении Евангелия митрополит Платон подал императору порфиру и, когда надевал ее на государя, читал молитву. Император повелел подать корону и сам возложил её себе на голову... Старик заглянул в лицо самодержцу всероссийскому, но прекрасные голубые глаза были будто закрыты непроницаемой завесой.
За стенами собора пушки рявкнули сто один залп, гудели и звенели колокола Ивана Великого и всех московских церквей. Александр Павлович опустился на колени и стал молиться. После того митрополит Платон произнес своё слово.
-- Итак, сподобил нас Бог узреть царя своего венчанна и превознесена.Что же теперь глаголем мы? Что сотворим, о российские сынове? Возблагодарим ли Вышнему Царю царей за такое о любезном государе нашем и о нас благоволение? И мы благодарим всеусерднейше. Вознесем ли к Нему моления, дабы доброте сей подасть силу. И мы молим Его всею верою нашею...
Твёрдый баритон митрополита был хорошо слышен во всем пространстве огромного храма. Иностранцы и придворные, выждав первое мгновение, начали потихоньку переговариваться, по лагая речь высокопреосвященного всего лишь необходимым элементом коронации.
—...Пожелать ли вашему императорскому величеству счастливаго и долголетняго царствования? О! Забвенна буди десница наша, аще не всегда будем оную воздевать к небесам в жару молений наших!.. Вселюбезнейший государь! Сей венец на главе твоей есть слава наша, но твой подвиг. Сей скипетр есть наш покой, но твое бдение. Сия держава есть наша безопасность, но твое попечение. Вся сия утварь царская есть нам утешение, но тебе бремя.
При этих словах стоящие ближе к амвону увидели, как Александр Павлович устремил пристально взор на митрополита и невольно подался к нему (государь был глуховат).
— Бремя поистине и подвиг! Предстанет бо лицу твоему пространнейшая в свете империя, каковую едва ли когда видела вселенная, и будет от мудрости твоея ожидать во всех своих членах и во всем теле совершеннаго согласия и благоустройства. Узриши сходящие с небес весы правосудия со гласом от Судии неба и земли: да судиши суд правый, и весы его да не уклониши ни на шуее, ни на десное. Узриши в лице Благаго Бога сходящее к тебе милосердие, требующее, да милостив будеши ко вручаемым тебе народам.
Наконец, благочестию твоему предстанет и Церковь, сия мать, возродившая нас духом, облеченная в одежду, обагренную кровию Единородного Сына Божия. Сия Августейшая дщерь неба, хотя довольно для себя находит защиты в единой Главе своей, Господе нашем Иисусе Христе, яко огражденная силою креста Его. Но и к тебе, благочестивейший государь, яко первородному сыну своему, прострет она свои руки и, ими объяв твою выю, умолять не престанет: да сохраниши залог веры цел и невредим, да сохраниши не для себя токмо, но паче явиши собою пример благочестию — и тем да заградиши нечестивыя уста вольнодумства, и да укротиши злый дух суеверия и неверия!..
Ограничься московский митрополит этим, и им бы восхищались все без исключения. Но он переложил страницу, оглядел сотни стоящих людей и, опершись руками об аналой, продолжал:
—...Но с Ангелами Божиими не усомнятся предстать и духи злобы. Отважатся окрест престола твоего пресмыкатися и ласкательство, и клевета, и пронырство со всем своим злым порождением, и дерзнут подумать, что якобы под видом раболепности можно им возобладать твоею прозорливостию. Откроют безобразную главу свою мздоимство и лицеприятие, стремясь превратить весы правосудия. Появятся бесстыдство и роскошь со всеми видами нечистоты, к нарушению святости супружеств и пожертвованию всего единой плоти и крови, в праздности и суете.
При таково злых полчищ окружении объимут тя истина и правда, мудрость и благочестие, и будут, охраняя державу твою вкупе с тобою, желать и молить, да воскреснет в тебе Бог и расточатся врази твои... Се подвиг твой, державнейший государь, се брань, требующая — да препояшаши меч твой по бедре твоей. О герой! И полети, и успевай, и царствуй, и наставит тя дивно десница Вышняго!
Митрополит поклонился императору и вошел в алтарь.