Век Филарета

       Соборная площадь была набита до отказу, ибо любопытные заняли места еще с ночи. Толпа жадно разглядывала разнообраз­нейшие военные и придворные мундиры, туалеты петербургских и московских дам; знатоки объясняли, кто есть кто, перечисляя имена великих князей и княгинь, иностранных принцев и прин­цесс. Особенное внимание привлекали конечно же молодые го­сударь Николай Павлович и государыня Александра Федоровна, семилетний великий князь Александр, наследник, и, по всему судя, следующий российский император. Толпа волновалась и истекала потом, жалея, что в Кремль не пускали продавцов кваса.

       — Благочестивый государь! — проникновенно заговорил мит­рополит Филарет.— Наконец ожидание России свершается. Уже ты пред вратами святилища, в котором от веков хранится для тебя твое наследственное освящение. Нетерпеливость вернопод-даннических желаний дерзнула бы вопрошать: почто ты умедлил? Если бы не знали мы, что предшествовавшее умедление твое было нам благодеяние. Не спешил ты явить нам свою славу, потому что спешил утвердить нашу безопасность... Не возмущают ли при сем духа твоего прискорбный напоминания? Да не будет!.. Трудное начало царствования тем скорее показывает народу, что даровал ему Бог в Соломоне... Вниди, Богоизбранный и Богом унаследованный государь, император!..

       Николай Павлович отер невольную слезу. Не ожидал он, что Филарет осмелится

сказать так прямо и так просто о том, что лежало на сердце императора.

       Миропомазание государя совершили митрополит Серафим и митрополит Енгений Болховитинов. Последовали парадные обеды, приемы, балы, парады, маскарады и народное торжество на Девичьем поле, где было выпито более тысячи ведер белого и красного вина, не считая пива и.меда. Празднества продолжались, до 23 сентября и завершились великолепным фейерверком.

       Попытался московский владыка вновь заговорить о своем катехизисе, но митрополит Серафим опасался просить государя об отмене решении его брата. Митрополит Евгений решительно поддерживал его в этом, отозвавшись о Филаретовом труде пренебрежительно.

       А жизнь московская шла своим чередом. Среди десятков дел, рассматриваемых каждодневно московским архипастырем, иные обращали на себя особенное внимание. От императора пришло повеление задержать и посадить под стражу монаха Авеля за распространённые им предсказания о «невозможности коронации государя» и о том, что «змей проживет тридцать лет», однако сие не удалось. Монах скрылся из Высоцкого монастыря, забрав все свои пожитки, и дальнейшие розыски были переданы полиции.

       Авель был известен своими фантастически верными предсказаниями о смерти

Екатерины I и Павла I, о нашествии французов и кончине Александра I. Цари на него гневались, но имелись и покровители – графиня Потёмкина, графиня Каменская и князь Александр Николаевич Голицын. Владыка Филарет с настороженностью относился к странному монаху, зная, что дар предвидения может быть дан только с выше, однако и не смел пренебрегать очевидностью. Об Авеле не раз они беседовали с князем, и на восхищенные возгласы вельможи Филарет указывал иной пример — старца Серафима из Саровской обители.

       Сей удивительный инок получил негромкую известность, но подвиги его были дивны: пятнадцать лет он провел в отшельни­честве и пятнадцать лет в затворе, выйдя из него этим летом. Шла молва о его поразительной прозорливости и даже о чудесах исцеления. Филарет знал и о другом. Сего угодника Божия при­тесняла монастырская братия во главе с настоятелем Нифонтом, им недоволен был тамбовский архиерей. Как бы хотелось Фила­рету приютить в своей епархии саровского подвижника, но ос­танавливало его опасение нарушить волю Господню, ибо не без Промысла Божия попускаются напасти и волнения. До владыки доходили рассказы о речениях Серафима о важности поклонения иконам, о безусловном почитании родителей, о великом средстве ко спасению — непрестанной сердечной молитве. Людские рас­сказы важны, но, может быть, более существенно иное — та ду­ховная связь, которую чувствовал строгий московский владыка с добрейшим саровским иноком...

       Огорчительные известия приходили из духовной академии. Викарий докладывал о неблаговидном поведении иных студентов, о лености профессоров и даже отца ректора. Не радовала и лавра, хотя и по иной причине: архимандрит Афанасий Федоров (из неучебных иконописцев, назначенный по совету самого Филарета) оставался слаб здоровьем, подолгу болел, и управление обителью, перейдя в руки многих, слабело. На замечания, что нужно держать монахов построже, добрый старец отвечал: «Ох, окаянные они, окаянные, измучили меня! А взыскивать не могу, сам я всех греш­нее». Заменить настоятеля нельзя было без его прошения, а фор­мальных оснований недоставало.