Век Филарета

       — Что-что? — не сразу понял архиепископ.

       — «...саблю булатную, турецкаго мастерства»,— так же моно­тонно повторил Святославский, но остановился при непривычных звуках громкого топота и бряцания шпор.

       Евгений встал, а Филарет не успел подняться .с дивана, как в кабинет почти вбежал князь Голицын. Обычно неторопливого и благодушного князя было не узнать. Он находился в таком возбуждении, что, видя двух архиереев, забыл взять благословение. Архиепископ тобольский двинулся к двери, и тут Голицын, спо­хватившись, склонил голову. За Евгением тенью выскочил сек­ретарь. Генерал-губернатор сам плотно

притворил двери и, по­давляя нетерпение, принял благословение от Филарета.

       — Владыко! Пришел пакет с собственноручным рескриптом государя Николая Павловича о его восшествии на престол!

       — Слава Тебе, Господи! — широко перекрестился Филарет на образ Спасителя.— Вот и отпали все сомнения, ваше сиятельство.

       — Вовсе нет! — Князь придвинул кресло ближе к. дивану и понизил голос: — Я бы

решился объявить рескрипт, не будь там не подлежащего оглашению упоминания о... несчастном проис­шествии четырнадцатого декабря. Мятеж! Там написано и о смерти графа Милорадовича!.. Вот ведь.судьба. Как бы за то, что спешил объявить Москве не существовавшего императора, ему не суждено жить при истинном... Как вы были правы тогда!

       — О присяге пишет ли государь?

       — Нет, — растерянно ответил князь.— Поверите ли, я никогда так не пережинал за свои шестьдесят четыре года. Сколько войн прошел, так там проще было!

       Наконец прибыл генерал-адъютант граф Комаровский с манифестом, в котором было сказано все.

       18 декабря перед полуднем в Успенском соборе в присутствии Сената, военных и гражданских чинов и духовенства архиепископ московский в полном облачении вышел из алтаря, неся над головою серебряный ковчег. Остановился перед столом, вынесен­ным на амвон, и сказал:

       — Внимание, россияне! Третий год, как в сем святом и освещающем царей храме, в сем ковчеге, который вы видите, хранится великая воля Благословенного Александра, назначенная быть последнею его волею. Ему благоугодно было закрыть ее покровом тайны, и хранители не смели прежде времени коснуться сего покрова.

       Прошла последняя минута Александра. Настало время искать его последней воли, но мы долго не знали, что настало сие время.

       Внезапно узнаём, что Николай с наследственною от Александра, кротостью и смирением возводит старейшаго брата и в тоже время повелевает положить покров тайны на хартию Александра.

       Что нам было делать? Можно было предугадывать, какую тайну заключает в себе хартия, присоединенная к прежним хартиям о наследовании престола. Но нельзя было не усмотреть и того, что открыть сию тайну в то время значило бы раздрать надвое сердце каждого россиянина. Что же нам было делать?

       Ты видишь, благословенная душа, что мы не были неверны тебе. По верности нашей не оставалось иного дела, как стеречь сокровище, которое не время было вынести на свет, как оберегать молчанием то, что не позволено было провозгласить. Надлежало в сем ковчеге, как бы во гробе, оставить царственную тайну погребённую, и Небесам предоставить минуту воскресения. Теперь ничто не препятствует нам сокрушить сию печать... Великая воля Александра воскреснет.

       Россияне! Двадцать пять лет мы находили свое счастие в ис­полнении державной воли Александра Благословеннаго. Еще раз вы ее услышите, исполните и найдете в ней свое счастие.

       В полной тишине, подозвав прокурора синодальной конторы, архиепископ снял с ковчега, печать и открыл его. Вынул конверт и с хрустом вскрыл. Приблизившийся генерал-губернатор громко засвидетельствовал  подпись государя Александра Павловича.       Филарет зачитал манифест Александра, отказ Константина и новый манифест Николая. Прежде чтения присяги он объявил об унич­тожении силы и действия предыдущей.

       После присяги отслужили молебен о благословении Божием на начинающееся царствование. При вознесении долголетия го­сударю Николаю Павловичу начался звон на Ивановской коло­кольне и пошел по всей Москве.

       Вечером в кабинете Филарет взялся за письмо наместнику Троицкой лавры архимандриту Афанасию: «Вы помните, что я писал Вам, чтобы Вы за меня молились перед гробом преподобного Сергия. То было во время известия о кончине в Бозе почившего государя, когда мне представлялись затруднения касательно вве­ренного мне завещательного акта, которые действительно и по­следовали. Молитвами преподобного кончились оныя благопо­лучно, почему прошу Вас по получении сего совершить за меня у

гроба преподобного молебное пение с акафистом».

       Через неделю была получена высочайшая грамота на имя ар­хиепископа Филарета, в которой новый император писал: «До­стоинства ваши были Мне известны; но при сем случае явили вы новые доводы ревности и приверженности вашей к отечеству и ко Мне. В воздаяние за оныя, всемилостивейше жалую вам бриллиантовый крест для ношения на клобуке. Пребываю вам всегда доброжелательный

Николай.

       Санкт-Петербург. 25 декабря 1825 года».