Век Филарета

       Возле низко склонившейся над водой ивы Филарет заметил маленьких девочек, с непосредственностью зверушек смотревших не на него — владыка был в холщовом светлом подряснике, без креста и панагии, не то поп, не то диакон, ничего примечатель­ного,— а на красивых ухоженных лошадей, пасшихся за каретою. Он позвал их. Застенчиво улыбаясь и от смущения потупясь, девочки подошли. Теплые головки с мягкими волосами, нежные личики, венки из желтых одуванчиков в руках. Старшая из

девочек держала на руках младенчика, еще одна волокла за руку насуп­ленною малого трех лет. Все босиком... Владыка благословил каждую и малого тоже, и послал к Герасиму,— у того найдется, чем оделить ангелочков.

       Тут ударила гроза. Стремительно и грозно пронеслась над ними темная туча, струи дождя с торопливой щедростью хлестали по земле, по соснам, по карете, а когда туча ушла и он распахнул окна кареты, чистый и благоуханный, новый мир открылся вокруг, подлинный храм Господень. Небо прибавило синевы и высоты. Ярче светило солнце, освещая и согревая каждую травинку, каж­дую букашку, каждый листок. Воздух был так свеж и вкусен, что впору приказать Никандру завернуть кусок про запас. Хорошо, нет рядом Святославского. Верный секретарь на время поездок оставался в Москве, а то непременно задымил бы своей трубкой (владыка не переносил табачного дыма, но, к удивлению многих, терпел рядом страстного курильщика). Вновь подали голос птицы, вновь низко над землею закружились бледно-желтые бабочки.

       Когда тронулись, он увидел на головах своей четверки лошадей желтые венки из одуванчиков, и легко стало на сердце, и печально, и хорошо...

       На 12 июня выпал день памяти святого апостола Варнавы, со слов о нем и начал владыка говорить в Волоколамске, завершив спою проповедь прямым наставлением:

       —...Какой бы ты ни предпринял благочестивый подвиг, в какой бы ни начал упражняться добродетели, не изменяй при­нятому однажды благому намерению. И хотя бы предстояли тебе препятствия, хотя бы казалось тебе, что успех не соответствует ожиданию твоему,— не отчаивайся, не малодушествуй... в труд­ности подвига уповай на Господа...

       Скажут: неужели каждый день пост? каждую минуту молитва? Как жить, если ничего не делать для временной и телесной жизни? Напрасные опасения! Постись в установленное время, но в другое время не будь роскошен и невоздержан — и сохранишь плод поста. Приходи на молитву в освященные дни и часы, а потом с при­зыванием имени Божия всякое дело начинай и оканчивай, мыслью и сердцем с благоговением вспоминай о Боге всюду и всегда, где и когда можешь; не говори слов богопротивных и не слушай их... таким образом во всякое время и при всяком деле научишься сохранять в себе дух молитвы...

       Все же он утомился и позволил себе на обратном пути не заниматься текущими епархиальными делами. Но утомление было приятно. Он служил, делал дело на своем настоящем месте, творил, насколько хватало разумения, благо для людей и дела Господня, получая в ответ едва ли не больше отдаваемого. Теперь только он с очевидностью понимал слова владыки Платона о том, что совершение литургии и болящему иерею сил прибавляет.

       Глаза отдыхали от бумаг. Он просто смотрел в окна кареты, не уставая благословлять встречавшихся прохожих, дворян и куп­цов, выходивших из экипажей при виде архиерейской кареты, все тех же светловолосых и темноволосых деревенских ребятишек, висевших гроздями на плетнях при его проезде и смотревших с сосредоточенным вниманием. Из них через двадцать лет выйдут матери, пахари, солдаты, монахи.

       Однако без дела владыка не мог. Он достал переданное управ­ляющим голицынским имением письмо князя, в котором обратил внимание на упоминание о тайных кружках и обществах в Москве. Фамилии встречались и знакомые и незнакомые, а вот подоплека виделась известной...

       В конце лета архиепископ Филарет провел в Москве очередное заседание Библейского общества. Его не удивило небольшое ко­личество присутствующих. Генерал-губернатора не было. Правда, появились новые люди — барон Владимир Иванович

Штейнгель и отставной генерал Михаил Федорович Орлов, по слухам, бывший в опале. Генерал даже выступил с одобрительным словом, призвав расширять дело благотворительности и просвещения народного.

       — Говорят, будто иностранное влияние сильно, что с того? Русский народ жаждет духовно-нравственного чтения, идет к сво­им пастырям, а те молчат по неумению или иным причинам. Если бездействуют законно поставленные пастыри, грех ничего не предпринять тем, кто сознает нужды народа русского.

       Речь Орлова прозвучала несколько вызывающе по отношению к власти, и владыка подумал, что наверняка о ней донесут в Петербург. Сам он выступил с отчетным словом, но говорил более о том, что волновало сердце: