Ведьма-хранительница

Ролар не поехал в жилую часть села, а начал петлять среди конюшен, сосредоточенно прислушиваясь — вернее, вдумываясь, словно сам не был уверен, кого или что он ищет, и рассчитывал на наитие. «На вампирье чутьё», — поправила я, и оно его не подвело: Ролар расплылся в радостной улыбке и уверенно свернул к дверям пятой по счёту конюшни. Они были распахнуты настежь, стойла пустовали, но в конце коридора, в последнем загончике с левой стороны, кто-то возился, негромко бурча и размеренно швыряя на стоящую в проходе тележку комья конского навоза.

Волк принюхался, навострил уши, но рычать не стал. Ролар негромко кашлянул, прерывая бурную уборочную деятельность. Из стойла настороженно выглянул коренастый гном с вилами наперевес, подслеповато сощурился, пытаясь разглядеть три тёмные фигуры на фоне брызжущего солнцем проёма, а затем испустил ликующий вопль, выронил вилы и кинулся нам навстречу.

— Упырь меня раздери со всеми моими потрохами! Ролар, старина, ты вернулся! — Низкорослый бородач подпрыгнул и повис у вампира на шее. — А я уж думал…

— Орум, дружище! — Ролар сердечно похлопал гнома по спине. — Я не так уж и стар, не прошло и шестидесяти лет с размена первой сотни!

Разжав объятия, гном соскользнул на пол и горячо потряс вампиру руку.

— Вот уж кого не чаял увидеть! Ходили слухи, что тебя… — Орум осёкся, заметив меня с Орсаной. — А это что за красотки? Насколько я помню, ты никогда не таскал за собой двух девиц сразу, гы-гы-гы!

— Это не девицы, это злобная ведьма и кровожадная наёмница. Ой! — Ролар схватился за виски, схлопотав две затрещины одновременно. — Я же говорил! Злобную кличут Вольхой, кровожадную — Орсаной. Эй, хватит распускать руки! Я же не отрицаю, что вы — красотки!

Мы замахнулись на него в третий раз, но передумали.

— Они знают, что я — вампир, — пояснил Ролар во избежание дальнейших недоразумений.

— О! — уважительно сказал гном, разглядывая нас с неподдельным интересом. Видимо, пытался угадать, чем мы заслужили такую честь. Потом перевёл взгляд на волка, севшего у моих ног, и его глаза окончательно округлились. — Ну и дела…

— Дела, — подтвердил Ролар. — Надо кое-что обсудить.

— Так какого рожна мы тут торчим?! — опомнившись, с прежней энергией загрохотал гном. — «Серебряная подкова» давно открыта!

— Ничего не имею против, — ухмыльнулся Ролар. — Девочки, надеюсь, вы очень голодны? «Серебряная подкова» не балует своих клиентов изысканными блюдами и столичным сервисом. Правда, как ни странно, никто ещё не отравился… точнее, не пожаловался…

Гном сорвал кожаный рабочий фартук, закинул его на дверцу стойла и завопил во всю глотку:

— Карька-а-а! Куда ты запропал, мракобесово отродье?!

— Здеся, — глухо, с достоинством проворчало над нашими головами. На балке, свесив одну мохнатую лапку и поджав другую, сидел, посверкивая красными огоньками непропорционально огромных глаз, средних размеров домовичок. Существо коротким ножиком строгало обрезок березовой чурки, придавая ему вид грубой ложки. Домовичок отложил незаконченную поделку, выпрямился, свесил вторую лапку и невозмутимо стряхнул опилки с мохнатого пуза прямо в обращённые к нему лица.

Гном, точно разъярённая моська, запрыгал на месте, осыпая домовичка замысловатой бранью, в которой помянул добрую сотню родственников нечистика, а также обстоятельства, при которых Орум мечтал бы увидеть их всех в гробах.

— Чаво тебе, бородатый? — невозмутимо пробурчал домовичок, вклиниваясь между гномьим выдохом и вдохом. — Чаво кудакаешь, чаво мастеровать не даёшь? Не видишь — имуществом обзавожусь, давешнее-то совсем в щепу рассохлось, молоко хлебать несподручно.

— Я тебе щас как похлебаю — из ушей потечёт! А ну, слазь живо! Работа для тебя есть!

— Чаво надыть-то? — лениво поинтересовался домовичок, обеими ручонками вычищая живот от мелких стружек, которые опять-таки летели вниз, не улучшая гному настроения.

— Конюшню дочисть да свежей соломкой присыпь, чтоб ввечеру кони на сухое и чистое вернулись!

— А чаво мне за это будет? — трудоголизмом домовичок определённо не страдал. Мелкие домовые бесята совершенно незаслуженно пользовались в народе уважением, селясь в избах исключительно для собственного удобства, а вовсе не в помощь хозяевам, как те наивно полагали; допроситься от домовых каких-либо общественно полезных действий удавалось лишь после длительных уговоров и посулов, причём они были горазды хлебать не только из поставленного возле печи блюдечка, но и прямо из забытого на столе горшка, а то и бессовестно в оный наплевать. Особо нахальные домовые примерно раз в месяц разыгрывали перед хозяевами спектакль своего торжественного ухода с должности «избяного счастья», то есть увязывали ложку в узелок на палочке и неспешно, чтобы успели остановить и задобрить, ковыляли к порогу. Тем не менее, селяне благоговели перед этими поганцами, а на предложение изгнать зарвавшегося бесенка могли вытолкать за порог саму ведьму.

— Дуля с маком!

— А ватрушка с творогом? — домовичок деловито облизнулся.

— Ах ты, вымогатель мохнозадый! Будет тебе ватрушка!

— С творогом? — дотошно уточнил Карька.

— С гхыром!!!