«Черт мне принес реституцию»
Пришлось президенту поучаствовать и еще в одной разновидности приватизации, которой, строго говоря, изначальные проекты Вацлава Клауса не предполагали. Речь идет о возвращении законным владельцам имущества, отобранного коммунистами. Закон «О смягчении последствий некоторых имущественных несправедливостей» был принят Федеральным собранием осенью 1990 года. Право на реституцию или денежную компенсацию распространялось на тех, кто потерял свое имущество после 25 февраля 1948 года, или их наследников. Время было выбрано не случайно: авторы закона намеренно и безоговорочно отвергали любую возможность имущественных и денежных претензий со стороны выселенных из страны немцев. Кроме того, участвовать в реституции не имели права те, кто покинул страну и не вернулся жить в нее после бархатной революции. Отдельным вопросом осталась реституция церковного имущества. До конца этот вопрос в Чешской республике не решен по сей день.
Вацлав Мария Гавел был владельцем двух очень больших объектов недвижимости: «Люцерны» и «Баррандовских террас». Кроме них братья Гавелы имели право на виллу Милоша Гавела там же, в Баррандове, где в это время находилось посольство Аргентины в Чехословакии, часть виллы Вавречек в Злине и художественную коллекцию дедушки Гуго. Многие настаивали на том, что президент должен воздержаться от реституции. Сам Гавел в 1993 года объяснялся так:
В первую очередь, я не единственный наследник семейного имущества и не мог выступать за всю семью, не говоря уже о том, чтобы принуждать ее оставить семейное предприятие государству <…> Свою роль при моем решении и решении моего брата играло также то, что «Люцерна» и Баррандов были в таком неутешительном состоянии, что их могла спасти только скорейшая приватизация, а ею была в это время именно реституция. Мне также казалось, что произвело бы плохое впечатление, если бы я повел себя так, будучи президентом; этим я бы косвенно подверг сомнению сам принцип реституции, принятый парламентом в попытке исправить ошибки прошлого.335
«Я знаю, чтó он об этом говорил в узком кругу или когда мы были одни. Говорил: черт мне принес реституцию, “Люцерну” и все это», – вспоминает Владимир Ганзел 336. И действительно, «Люцерна» стала яблоком раздора между братьями Гавелами. Иван свою половину подарил жене Дагмар. Вацлав был настроен свою часть продать. По закону совладелец обладал правом преимущественного выкупа, то есть мог получить продаваемую часть за те же деньги, что предлагала третья сторона. Однако цена, которую предложили Вацлаву Гавелу, 200 млн крон, его невестку не устраивала. После довольно долгих переговоров, в начале 1997 года Гавел заключил сделку с заинтересованным покупателем – одной из компаний огромной промышленной империи Chemapol Group, которая в 90-х годах по факту владела монополией на ввоз нефти в Чешскую республику и контролировала треть рынка лекарственных препаратов. Глава «Хемапола» Вацлав Юнек был членом КПЧ и, как выяснилось, агентом StB. Сделка Гавела с таким человеком тоже, конечно, вызвала волну критики. В интервью вскоре после продажи Гавел раздраженно говорил, что продает не предприятие стратегического значения и не обязан брать во внимание подобные стороны биографии Юнека: «Для меня важно, что его не подозревают в нарушении закона, что у него есть деньги на реконструкцию этой недвижимости и что он намерен управлять ею в духе ее традиционного предназначения» 337.
Однако спустя некоторое время «Chemapol» продал «Люцерну» жене Ивана Дагмар за 145 млн крон, а вскоре и вовсе обанкротился, оставив многомиллиардные долги. Невестке президента даже пришлось доказывать в суде, что «Люцерна» уже не является собственностью концерна и не должна поступать в конкурсное управление. Значительная часть бизнес-империи Вацлава Юнека досталась будущему премьер-министру Андрею Бабишу.