Варнак

– Да вот… так, собственно, – мужик встал с кровати, развёл руками, обежал взглядом свою клетку, словно увидел её впервые. Потом подошёл к решётке, разделяющей их камеры, протянул между прутьев руку.

– Будем знакомы, – сказал он, улыбаясь и кивая. – Перевалов. Виталий Георгиевич. Врач. Бывший. Хирург.

    Пастырь дёрнул головой, вцепился в лицо мужика взглядом. Постояв несколько секунд, переведя дыхание, подошёл к решётке со своей стороны. Сквозь полумрак заглянул Перевалову в глаза. Медленно, будто раздумывая, протянул руку. Узковатая и белая, интеллигентная ладонь доктора утонула в его грубой лапище. Сдавил… Поднажал. В лице Перевалова появилась какая-то неопределённость, удивление и лёгкое любопытство. Поднажал ещё. Губа доктора дёрнулась, он зашипел. Но руку почему-то выдернуть не пытался. Наверное, чтобы не выглядеть смешным. Тогда варнак просто рванул эту руку на себя, резко, но сдерживая силу, боясь дать чувствам волю. Лицо доктора стремительно приблизилось, впечаталось в прутья решётки. Он охнул и осел, сполз по прутьям, падая на колени.

– Пастырь, – сказал варнак, не отпуская руку, продолжая стискивать. – В смысле, Шеин. Пётр Сергеевич. Ни о чём не говорит фамилия?

    Перевалов поднял искажённое болью лицо, на котором отпечатались и наливались кровью две рубчатых полосы, оставленные арматурой. Взгляд его сейчас был рассеян и туп – похоже, контузило доктора слегка.

– Фамилия?.. – переспросил он, с трудом, кажется, соображая, что происходит. – Шеин? Н-нет… кажется. Или…

– Или..? – бросил Пастырь, цепляясь за его лицо колючим взглядом.

– Но… – промямлил доктор. – Вы хотите сказать, что… О-о-о! – простонал он, мотая головой. – Не может быть! А… вы… А откуда вы…

    Врач замолчал, не переставая отрицательно мотать головой.

    Пастырь отпустил, небрежно отбросил его руку, преодолев желание дёрнуть ещё раз. Лекарь торопливо отодвинулся от решётки, принялся растирать конечность.

– Послушайте, – заговорил он. – Послушайте, Пётр Сергеевич, всё не совсем так, как вы…

– Заткнись, – бросил Пастырь, отходя к стене, усаживаясь на грязный матрац, валяющийся на цементном полу.

– Вы не думайте, у нас с Еленой…

– Заткнись! – рявкнул Пастырь.

    Перевалов вздрогнул, замолчал. И только продолжал отрицательно качать головой да ощупывал лицо. Потом засмеялся.

    Пастырь удивлённо посмотрел на гомерически хохочущего доктора.

– Вот же дьявол какие шутки шутит! – пояснил хирург, когда отсмеялся. – Да нет, вы не думайте, я в своём уме. Просто поражаюсь, как всё… До чего же любит жизнь закручивать сюжет и сталкивать людей лбами. Даже когда всё валится в бездну и никто никому уже ничего не должен, даже тогда!

– Никто никому, говоришь? – нахмурился Пастырь. – Ничего?

– Да, я виноват перед вами, – покривился док, ощупывая вспухшие и стремительно багровеющие рубцы от удара о решётку. – Не спорю. Если мыслить старыми, отжившими своё, категориями, то я, как бы… В общем, простите меня, Пётр Сергеевич.

– Бог простит, – отозвался варнак.

– Понимаю, – кивнул Перевалов.

– Отжившими, значит?.. Ты, видать, уже на новую жизнь настроился? Нравится здесь?

– Жить можно, – лекарь пожал плечами, покашлял. – Вариантов-то у меня всё равно нет.

– Варианты всегда есть, – возразил Пастырь.

– Ну, это… демагогия, знаете ли. Как там, в городе?

– Врачей очень не хватает.

– У-у… угу… А знаете, кто больше всего пострадал от этой болезни?.. Да-да, врачи и пострадали.

– И давно ты здесь… страдаешь?

– Ну, если я не ошибаюсь, что сейчас октябрь, то уже где-то четвёртый месяц.

– Что ж тебя до сих пор не стрескали, док? Или откармливают?

    Перевалов улыбнулся.

– Ребятам нужен врач, – охотно пояснил он. – Сами понимаете. И умный человек, способный помочь и подсказать, им тоже нужен.

– Вот как? Ты, значит, типа ферзь? При хане.

– Вы, Пётр Сергеевич, напрасно так агрессивны. Понимаю, что я вам неприятен, но…

– Ты, лекарь, Вадьку в этой шобле видел? – перебил варнак.

– Вадьку?.. В смысле, вашего Вадима?.. Н-нет, – покачал доктор головой. – Нет, не видел.

    Что-то в его лице не понравилось Пастырю.

– Темнишь! – сказал он, вглядываясь в лицо сокамерника.

– Да нет, нет, Пётр Сергеевич, не видел, правда, – Перевалов поднялся, отошёл к кровати, уселся, растревожив скрипучие пружины. Достал пачку сигарет, чиркнул спичкой.

– Я же тут не всех знаю, – сказал он, шумно выпуская струйку дыма, не переставая ощупывать лицо. – В медпункт мне надо…

    Порылся в прикроватной тумбочке, достал какой-то пузырёк, кусок ваты. Принялся обрабатывать рубцы.

– Я видел лицом к лицу от силы процентов сорок ребят… Хорошие ребята… Не озлобились, не озверели, в отличие от нас, взрослых, – продолжал он, достав из тумбочки зеркало, едва касаясь ваткой пораненной кожи и морщась при каждом прикосновении. – Ох, попортили вы мне фотографию… Ладно, главное, кости целы… А Вадима – нет, не видел… Вы уж меня простите, Пётр Сергеевич, думаю, вы и сами понимаете, что вам лучше приготовиться… с-с-с! больно, зараза!.. что вам лучше приготовиться к худшему.

– К худшему ты сам готовься, – покривился Пастырь.