Варнак

    Однажды поймали караульных с водоканала на том, что они ели человечину – застрелили какого-то мужика, осмелившегося сунуться ночью за водой. Так и началось.

    С тех пор появилась у Перевалова работа – осмотр и разделка убитых. Сами пацаны боялись этим заниматься – тошнило их.

– Странные они, – улыбнулся док. – Смешные мальчишки. Убить – это легко, а руку отрубить – бледнеют сразу и чуть не плачут. Хан уж и смертью грозил – бесполезно. Ну, я тогда… Я же хирург, что мне…

– Вызвался в мясники, в общем, – гадливо покосился на доктора Пастырь.

– В мясники? – хохотнул Перевалов. – Ну, получается вроде того… Да полноте, Пётр Сергеевич, не кривитесь вы так. Вы всё от старых представлений о жизни, о порядочности, человечности и чести отойти не можете. А ничего этого нет давно. Всегда ли был человек таким, каким вы его привыкли представлять? Да нет, конечно! Жрали друг друга за милую душу! И в двадцать первом веке жрали, мумба-юмба там всякие; да и не только они. Это когда человек мало-мальски лучше жить начинал, так становился он гуманным. В кавычках, конечно. А как только прижимало, так опять озверевал и готов был на всё, лишь бы жизнёшку свою ненужную сохранить. Вспомните историю-то, учили же небось.

– Складно чешешь, – покачал головой Пастырь. – И что? Не тянет из клетки, на волю-то?

– А что там делать? Какая воля, помилуйте! Променять одну клетку на другую призываете?

– Ясно… Так, значит, и будешь людей разделывать, пока самого не сожрут? А сам-то, небось, тоже пробовал? Человечинку.

– Можете меня убить, – упрямо дёрнул подбородком Перевалов.

– Могу, конечно, – усмехнулся Пастырь. – И даже должен, по идее, согласись.

    Мясник устало пожал плечами, отвернулся.

– Угу, – покачал головой варнак. – Угу… Ну ладно, стало быть. Будем думать, что с тобой делать, работник пищепрома ты наш, туда тебя в заднюю дверь.

    Доктор усмехнулся.

– Вы бы о себе подумали лучше, – ответил не без сарказма. – А то ведь у вас сейчас все шансы попасть к, как вы изволили выразиться, мяснику. В эту клетку никого просто так не садят. Вас, можно сказать, на первичный осмотр привели, хе-хе…

    И, улыбнувшись, успокоил:

– Но вы не бойтесь, Пётр Сергеевич. Не всё сразу. Наркоза пока ещё хватает… Крови, правда, нет, сами понимаете. Но вы мужчина крепкий, а я, в свою очередь, постараюсь минимизировать потерю крови… В общем, сначала ампутация рук, потом – ноги. Так что поживёте ещё.

19. За крутизну

    Тут за Переваловым пришли. Ведро открыл дверь, поморгал глазами на распухшую физиономию доктора, произнёс «Ни х** себе!» Потом махнул: на выход! Доктор закивал мелко, улыбнулся, бросил быстрый взгляд на варнака. Ушёл.

    А Пастырю поесть принесли. Миску овсянки – на две ложки – да кусок сухой подгорелой лепёхи. Зато чаю налили от души – целую здоровенную алюминиевую кружку. И сахара наложили столько, что язык к нёбу прилипал. Наверное, чтобы мясо стало послаще, – усмехнулся Пастырь.

    Вот же шпана! Она и есть шпана: сами без сладкого не могут, так думают, что все должны по шесть ложек сахару в кружку класть…

    Поел и долго сидел, уставясь в одну точку, осмысливая происшедшее с ним сегодня.

    Перевалов удивил. Судьба, сведшая с доктором, удивила конечно, но ещё больше – сам эскулап. И это с таким-то дрищём, туда его в заднюю дверь, Ленка спуталась! Эх, дура баба… Забеременела… Совсем, видать, головой поехала тут одна, с перепугу.

    Ну, да ладно, дело прошлое, что ж теперь. Теперь, Ленусь, ничего уже изменить невозможно. Ты там, на небе, за Вадьку замолви словечко. Хотя… Вряд ли тебя слушать станут, грешницу-то. Ты себе, по глупости бабьей, и в рай дорогу отрезала. Эх!..

    А его, Пастыря, значит, как собачку, как скотину какую, решили на корм пустить. Угу… Только скотину сразу забивают, а его будут по частям съедать. Ну да, понятно, холодильника-то нет.

    Только всё равно он сомневался! Сбрендил Перевалов, с ума съехал давно от страха за бесполезную свою жизнь, от поминутного ожидания смерти. Сбрендил, вот и выдаёт свои фантазии за действительность… Враньё, враньё…

    «А ты сам-то веришь в то, что это враньё?» – спросил внутренний голос.

    Да нет, конечно, – пораздумав ответил Пастырь. – Не врёт мясник. Ты, Пастырь, теперь – заготовка. Впрок. Мясо ты одним словом.

    А значит, нужно из этого загона выходить. Вадьки здесь нет и не было… Если не врёт мясник. Что-то в его лице было не так, когда спросил Пастырь про сына.

    Вадька… Где ты, сынок, а? Где искать тебя, Чекурёнок?

    Протопали по коридору чьи-то шаги. Хлопнула дверь в конце, та, деревянная. Уж не готовятся ли? К разделке.