Без куска хлеба опальный прокурор не остался. Его трудоустроили: заместителем начальника Академии МВД. Пригодилась полученная когда-то ученая степень… Драматургия сделала новый вираж: попробуй придумай! Пригрели Найденова — так получилось — именно те, вокруг кого уже сжималось кольцо: Щелоков, Чурбанов. И иже с ними, как писалось когда-то. Они неизбежно попали бы в орбиту идущего следствия, если бы вдруг перед ним не опустили шлагбаум. Теперь те, кому он неизбежно должен был сломать жизнь (по их же, конечно, вине), оказались в роли его спасителей.
Год спустя умер Брежнев. За некие, не названные вслух, «злоупотребления» были выведены из состава ЦК и Щелоков, и Медунов. Воздух в стране вроде бы стал очищаться. Задул, пока еще робко, совсем другой ветер. Найденов, никогда не роптавший, не ударивший палец о палец, чтобы себя защитить, принял решение: напомнить о том, как расправилась с ним краснодарская мафия. Какие силы пустила в ход. И с чьей помощью преуспела. Было самое время напомнить об этом: даже хам, бранившийся ему вослед, даже и он, могучий и грозный Андрей Кириленко, находился уже на заслуженном отдыхе. И вмешаться не мог.
Решение об отмене решения состоялось. Одно оставалось открытым: какую работу дать бывшему прокурору? Найденов стоял твердо и ни на какие компромиссы идти не хотел. Он просил возвратить его на тот пост, с которого был изгнан. Только на тот, и ни на какой другой. Пусть даже очень значительный и очень престижный.
Это казалось дерзостью, вызовом, нарушением всяких традиций. Нескромностью, если не хуже. Позже один коллега Найденова, доброжелатель — не враг, уверял меня: «Такой ультиматум ему не делает чести». Другой — скорее уж «зложелатель» — был еще категоричней: «Просто-напросто карьерист».
Карьеристы, обвиняющие в карьеризме своего антипода! Вор, кричащий: «Держите вора!». Старая песня. Бессмертная песня. До сих пор имеет успех.
Невидимые тормоза продолжали действовать. Вопрос «согласовывали» еще полгода. Наконец в июле восемьдесят четвертого Найденову вернули тот пост, с которого он таинственно был отстранен, передав под его начало уже не следствие, а надзор за рассмотрением в судах уголовных дел. И еще — общий надзор за законностью.
Я не знаю точно, какое количество несправедливых, бессмысленных приговоров, вынесенных в так называемые застойные годы, было им опротестовано. Им самим или по его указанию. Получили свободу, а то и полную реабилитацию многие хозяйственники, трудяги, умельцы, не болтавшие о работе, а делавшие ее, нарушая при этом административные доты, априорные схемы, запреты, рожденные аппаратным усердием. Подверглись атаке плоды узколобого нормотворчества ведомств, где увязала и задыхалась любая человеческая активность.
Мне самому удалось тогда с помощью Найденова сокрушить всего два приговора, поставивших было крест на судьбе нескольких одаренных людей.
По одному — суровейшему наказанию подверглась группа и инициативных инженеров (двое из них были с учеными степенями), сумевшая из отходов наладить производство дефицитной бытовой электротехники и снабдить ею в кратчайший срок несколько районов. Им, естественно, впаяли организацию «подпольных цехов» и «частнопредпринимательскую деятельность». Деньги с этой деятельности они, конечно, имели, но и потребители имели за очень скромную плату то, что им было так необходимо в их повседневной жизни. Читателю, выросшему уже в другое время, этот бред понять не дано, — зато советские законники запросто разрушили отлично налаженную систему производства и сбыта, а у тех, кто все это наладил не по их идиотским правилам, отняли у кого три, а у кого и пять лет жизни.
По другому — получили свободу, но, увы, не реабилитацию предприимчивые люди, снявшие во многих городах страны неразрешимую для советской власти проблему: их усилиями за считанные недели был ликвидирован стойкий дефицит веников… Да, самых обыкновенных веников: они вдруг исчезли из продажи, и это стало называться перебоями в снабжении. Группа молдавских умельцев (их, разумеется, тут же обозвали «дельцами» — в самом уничижительном смысле этого слова) бросилась по селам закупать необходимый для производства особый сорт соломы (сорго, — кажется, так он называется), из нее вязали веники и развозили их по тем российским и украинским областям, которые имели в этом нужду: доморощенный, но вполне успешный маркетинг был проведен в кратчайший срок. Ну, кто мог позволить в родном государстве такую вольность, не снабженную дозволением никакой официальной инстанции? «Дельцы» заработали сначала несколько тысяч рублей, потом от четырех до тринадцати лет лагерей.
Найденов слушал мой взволнованный монолог, не перебивая. Он, конечно, сразу же понял и суть «деяния», и ту юридическую квалификацию, которое оно получило. Но дал мне выговориться. Потом подвел черту
— Справедливость, общее благо — давайте отложим эту дискуссию до лучших времен. Дело истребую, протест внесу. Максимум возможного — сократить срок до фактически отбытого: закон есть закон. Это, надеюсь, вы понимаете.