Так оно и случилось. Освободили всех, оставив виновными и не сняв судимости. И все уехали за границу, где никто не считал криминалом полезную обществу инициативу. Двое осели в Германии, двое в Канаде, один в Австрии, об остальных сведений не имею. Тот, что в Австрии, — преуспевающий вице-директор какой-то фирмы — написал мне годы спустя, извинялся за долгое молчание, звал к себе в гости. Но в город Грац, где, благодаря Найденову, он процветает, мне выбраться так и не удалось.
Общение наше с Найденовым отнюдь не было идиллическим. Не раз и не два пришлось крупно поспорить. Он имел прямое касательство к разработке закона о борьбе с нетрудовыми доходами. Незадолго до его принятия Найденов собрал нескольких журналистов, чтобы познакомить с проектом. Точнее, с его концепцией.
Концепция настораживала: понятие нетрудового дохода подменялось понятием большого дохода. Получалось, нетрудовая пятерка не так уж опасна для общества, а вот тысяча, добытая тяжким трудом, честно и добросовестно, довольно сомнительна, ибо «намного превышает средний заработок». Все опрокидывалось с ног на голову поощрялась не энергия, не работа, не инициатива, а какая-то пассивная усредненность. Уравниловка гордо выдавалась за социальную справедливость.
Я прямо сказал об этом. Найденов слушал. Молчал. Дискуссии не получилось. Меня это встревожило: через несколько дней я попросил его о встрече. Она длилась почти два часа. Говорил практически только я. О том, как осточертели запреты. Как пагубно влияют они на сознание, порождая апатию и конформизм, двуличие и обман. Что бороться надо с ворами, а тех, кто хочет
Потом вышел меня проводить до лифта. Кабина уже подходила, когда он сказал:
— Напрасно вы так горячились. Меня-то зачем убеждать?.. — Перед тем, как закрылась дверь, добавил с улыбкой: — У нас разное положение: вы наблюдатель, а я исполнитель.
Улыбка показалась мне грустной…
Едва закон вошел в силу, поступили вести о допущенных «перегибах» (не о глупости же законодателей! конечно, о неразумных местных начальниках, которые все перепутали!). Я сразу же позвонил Найденову. Сказал — в стилистике сварливой свекрови:
— Ну, что я вам говорил?!
Он сразил меня едкой иронией:
— Да, конечно, конечно. Кроме вас, последствий никто не предвидел…
Он не только предвидел — бросился исправлять то, что можно было хоть как-то исправить. Вместе с бригадой своих сотрудников метался из города в город, где особенно лютовали невежды, готовые в раболепном усердии даже лоб расшибить — к сожалению, не себе, а другим. Но таких городов было много, отчаянно много — заместителя генерального прокурора на всех не хватало.
Мы договорились: он даст подробное интервью «Литературной газете». Согласованы были вопросы и — в общем и целом — ответы. Не только об этом законе и его извращениях — о проблемах глобальных. Могу поручиться: в устах такого должностного лица, каким был Найденов, они прозвучали бы тогда — в середине восьмидесятых годов — очень сильно. Весомо и громко.
За час до начала встречи в редакции он позвонил:
— Приехать, к сожалению, не могу. Разболелось горло.
Я не удержался:
— По вашему голосу об этом не скажешь…
— Ну, тогда голова…
Надо было сказать — как обычно: «Я вас хорошо понимаю…» Сказалось другое:
— Может быть, завтра пройдет?
— Едва ли… — вздохнул он. — Желаю успехов…
На следующий день я поехал к нему. Не терпелось узнать, что же все-таки произошло. Сидя за столом в своем кабинете, Найденов не дал мне вымолвить слова, приложив палец к губам.
Он вывел меня в коридор.
— Не будьте таким любопытным, — с укоризной сказал Найденов.
Я не мог ничего понять: мне казалось, что ситуация в корне изменилась, что он опять на коне.
— Зачем вы меня разыгрываете? — поморщился Виктор Васильевич. — Не могу же я поверить, что вы столь наивны. Ничего не изменилось, просто они стал и хитрее и, значит, умнее. И меня обложили со всех сторон.
Кто они, эти «они», догадаться было не так уж и сложно. Хотя, наверно, точную дефиницию не нашли бы ни он, ни я. Да и нужна ли какай-то дефиниция, если и без нее все достаточно ясно?
Вскоре его настиг уже не первый инфаркт. Настиг в пути: по дороге в Ереван из Тбилиси. После больницы он выглядел отдохнувшим. Видимость оказалась обманчивой. Лишь одно обманчивым не было: желание, не теряя ни единого дня, включиться в работу. Кто бы и как бы его ни «обкладывал», оставаться пассивным созерцателем, Ждущим у моря погоды, Найденов просто не мог.