Ваксберг А.И. Моя жизнь в жизни. В двух томах. Том 2

Вот что сообщал своему правительству британский посол лорд Чилстон 28 августа 1936 года, сразу же после окончания процесса Зиновьева — Каменева: «НКВД опасается уменьшения своей роли в связи с тем, что статьи 113 и 117 проекта новой Конституции СССР гарантируют советским гражданам демократические права, и поэтому стремится продемонстрировать свою силу, ввести в заблуждение ЦК партии, представив лидеров партийной оппозиции как руководителей разветвленного заговора против нынешней власти. Этот процесс дело рук НКВД, который борется за свое особое положение в стране».

Временный поверенный в делах, то есть второй человек в британском посольстве, Д. Мэклоп вторил своему шефу в донесении от 1 октября того же года: «Смещение Ягоды это признание того, что НКВД зашел слишком далеко, запятнав даже таких членов советского руководства, как Бухарин и Рыков. Ясно, что сейчас перед ними извинятся, а Ягода понесет наказание за то, что в своем рвении расширить рамки мифического заговора проявил недопустимую инициативу, посягнув даже на такие личности, сохранившие большой авторитет в партии и стране».

Если в Лондоне принимали эти донесения всерьез и строили на них свою внешнюю политику, то остается только развести руками. Цитаты из документов британского дипломатического архива можно, пожалуй, завершить такой лапидарной выдержкой (донесение лорда Чилстона от 23 февраля 1937 года), — ни в каких комментариях она не нуждается: «Ничего подозрительного в смерти Орджоникидзе нет».

Мое близкое знакомство с коллегами этого лорда, представлявшими в Москве правительство Ее Величества уже в восьмидесятые и девяностые годы, прежде всего благороднейшего и умнейшего сэра Родрика Брейтвейта, которого я смею считать своим другом, вселяет в меня надежду, что уровень дипломатического корпуса этой страны более чем полвека назад был слишком печальным и слишком жестоким исключением из общего правила. Или просто переменились времена? Слепцами были не только послы, слепота послов ослепляла и тех, кто стоял над ними. Газетный магнат лорд Уильям Бивербрук, став членом военного кабинета Уинстона Черчилля, так представлял своим слушателям сталинский режим: «Преследование христиан? Нет. Там нет преследования по религиозным причинам. Двери церквей открыты. Преследование по национальным причинам? Тоже нет. Евреи пользуются теми же правами, что и все остальные. Политические репрессии? Да, разумеется. Но теперь уже ясно: те, кого расстреляли, предали бы Россию немцам».

Впрочем, только ли именитым, опытным и высокопоставленным британцам были свойственны такие суждения? Представлявший в Москве — в то же самое время! — Соединенные Щиты Америки посол Джозеф Дэвис был не только редкостным обалдуем, но еще и омерзительным кремлевским лакеем, публично и тайно приветствовавшим казни подсудимых на всех трех Больших Московских процессах. Не случайно же Сталин через несколько дней после окончания войны отметил своего американского холуя орденом Ленина: насколько я знаю, это единственный случай награждения иностранного дипломата орденом, который носил священное имя и в ту пору был еще очень редкой и очень ценной наградой. Раньше я считал Дэвиса тупицей и прохвостом (чего стоит одно его предисловие к мерзкой книжонке сталинских подголосков Майкла Сайерса и Альберта Кана «Тайная война против советской России»!), оказалось же, что он был просто-напросто куплен мудрым товарищем Сталиным, который позволил ему прикарманить за символическую плату из советских музеев выдающиеся произведения русского искусства. На этих операциях американский посол-орденоносец нажил не один миллион…

С тех декабрьских дней восемьдесят восьмого началось мое близкое знакомство с издателем — Джорджем Уайденфельдом, — знакомство, сразу же потерявшее «служебный» характер. За спиной у этого, хорошо известного всей Англии, человека богатая и весьма не ординарная биография. Для нас, пожалуй, она особенно примечательна одним небольшим штрихом: именно он был последним интимным, другом (назовем это так) «железной женщины» — баронессы Марии Игнатьевны Будберг, известной широчайшему кругу читателей под домашним именем «Мура». Их разделяли двадцать восемь лет — «не в лучшую сторону», как пошутил один мой лондонский приятель, — но кому и когда эти цифры служили помехой? Джордж возглавлял тогда издательство, занимавшееся выпуском научной литературы, искал контактов с советскими коллегами — в условиях холодной войны Мура могла ему помочь пробить небольшую брешь в железном занавесе.

И помогла!.. В 1959 году вездесущий хитрец Лев Никулин, вернувшись из поездки в Лондон, где он встречался с Мурой в надежде выманить у нее какие-то горьковские раритеты, сумел убедить Старую площадь, что визит бездетней «железной женщины» и ее сорокалетнего друга может принести какую-то пользу. Принес ли он пользу — в каком бы то ни было смысле — советским товарищам, я, право, не знаю, но визит состоялся, и это впоследствии было зачтено Джорджу в очень жирный плюс. В Лондоне, разумеется, — не в Москве.