В тени родных деревьев

И чудилось ему, что вокруг носились какие-то яркие, лазурные птицы, плыли, покачиваясь на раскинутых крыльях, белоснежные чайки… И черноокие девушки пели тихую, сладкогласную песню, и воздух был напоен благоуханием улыбчивых цветов, сверкавших среди чистейших струй. Белопенный, хрустальный, лазурный, золотистый, медовый и молочный водоток струился, играл и вдруг взрывался, бил мощным фонтаном, разбрасывал жемчужные осколки. Веселое сверкание это озаряло душу Форэ, в глазах у него точно переливались всеми цветами радуги лалы, сапфиры, яхонты, бирюза. Пестробрюхие форели метались в волнах! И Форэ тоже метался в постели, взбудораженный радостными грезами. О, как его истомило безводье, сколько он мучался, страдал — вот вода сама пришла в деревню, без всяких его усилий и трудов!

Исполнилось самое заветное чаяние Форэ! С пылающим лицом и расширенными зрачками, жадно глядел он на это яркое блистание водяных струй, на это буйное вихрение хрустальных брызг и не верил своим глазам, зачарованный нежданным-негаданным зрелищем! Точно встретился наконец влюбленный с предметом своей страсти! Мир, блаженство, радость царили в его дворе — чудо свершилось, желанное, призываемое, вожделенное.

Гремел, бурлил яростный поток, и радовался Форэ нечаянною радостью.

Но увы — она оказалась выдумкой воображения, порождением жаркой мечты…

Форэ пробудился — и видение рассеялось, исчезла ночная явь. Рядом со спящим стояла в кувшине теплая, безвкусная, прелая вода. И сам Форэ был точно вареный — расслабленный жарой и сонной грезой. По груди его струился пот. Снова немилая действительность… Опять пересохшая, жаждущая земля… Пыльный проселок… Поникшие деревья… Вянущие огороды… Хмурые женщины, печальные детишки… Бесплодные мечты…

Где же они — прозрачная стремь, искристые, могучие, бьющие хрусталем струи?

Так опечалило Форэ, так потрясло его это явственное видение, что целыми днями сидел он безмолвно в галерее, ничем не занимаясь, лишь пристально вглядывался в те уголки двора, где в чудном его сне били струи фонтанов, стройные, взметнувшиеся к небу, как кипарисы, искрящиеся, как ракеты, водометы!

Куда они делись? Уж не взвились ли в небеса — без возврата?

В самом деле — куда девались фонтаны? Куда делись молодость, сила, надежды? — задумывался старый мечтатель светлыми ночами, когда месяц, заливая бледным светом его подушку, не давал ему уснуть.

— Ушли, сгинули мечты, любовь! Износилась одежда юности, ум, сердце, все, какое было, добро принесены в жертву несбыточной мечте, и как же быстро, как внезапно все ушло, утекло, ускользнуло меж пальцев… и как же трудно, как тяжко, когда все, что было смыслом жизни, рушится, идет прахом…

И впервые капля соленой влаги выкатилась из глаз Форэ. Как будто его горючая слеза присоединилась к потоку Нишардзеули, чтобы увлажнить, размягчить иссохшее его сердце и родную его землю.

Вода! Она была вожделенной мечтой Форэ. Мечте этой отдал он всю свою юность, в пламени ее сжег себя. О скалы и утесы разбил он свою жизнь, но ничего не сумел в одиночку добиться. Не покорил потока и не привлек к себе людских сердец. Ни одного толкового, делового единомышленника не послала ему судьба!

Форэ одряхлел, полуослеп. Нащупывая палкой дорогу перед собой, с трудом бродил он по собственному двору. И все же пылкий мечтатель твердо верил, что река Нишардзеули будет в скором времени течь через его деревню!

И однажды ночью тихо уплыл вдаль сам, подхваченный потоком своей мечты.

А Нишардзеули пришла-таки в деревню Мухат-Цхаро! Но случилось это лишь совсем недавно.

ЧАМПУРА

Мы с моим приятелем Батхо возвращались с охоты, из дальнего леса. Неудачная была охота: ничего мы не убили и даже ни разу не встретили дичи. А теперь мы мечтали только об одном: никому не попадаться на глаза, чтобы не слышать насмешливых вопросов: «А ну-ка, где ваши олени, туры, зайцы»?

Усталые и раздосадованные, шли мы с пустыми руками домой через горы и ущелья.

А тут еще ко всему мы сбились с дороги в дремучих лесах. Небо затянулось тучами. И только после долгих скитаний, проплутав целых три дня, мы, наконец, неожиданно выбрались из чащи и увидели внизу, под горой, за Иори большое село Текену. На этом взгорье, где среди колючих кустов держи-дерева были разбросаны могильные плиты сельского кладбища, наш путь оборвался. Там, внизу преграждала нам дорогу вздувшаяся после проливных дождей, напоенная потоками река. Паром на Иори был снесен бешеными волнами; конец оборванного каната жалобно бился и болтался в стремнине.

Назад тоже не было пути.

Мы поняли, что отрезаны, и пришли в самое мрачное настроение.

Свирепый голод терзал нас. Последние крохи пищи мы съели еще вчера. Да у нас и не было с собой больших запасов — мы ведь ушли из дому всего лишь на день и не могли предполагать, что заблудимся и будем столько времени бродить по лесам!