В тени родных деревьев

— Эй, ласточка быстроглазая, все еще в одиночку ходишь? Отчего замуж не идешь, или уж курочка-несушка в перестарки вышла? — заговаривал с нею старинный друг-приятель Мурца, человек хмурый и колючий. — А впрочем, разве ты себе ровню сыщешь? Никто тебе не чета! — не пощадил и он названую сестру.

— Эх, ушел, ушел Шиола, и сердце мое взял с собой! — И, как бы разговаривая с ушедшим: — Один ты был у меня, на кого же покинул?

— Да, любил он меня, всей душой любил… Сорок лет с тех пор минуло…

— На что тебе та любовь, что сорок лет назад землей засыпали? Что с нее проку?

— Любовь не умирает! — томно ответила Фуфала, и глаза у нее заискрились.

— Герой был, богатырь… Богатый, красивый… Да не любила я его — и не пошла замуж без любви! Вот как раньше женскую честь и совесть разумели!

— Да, богат он был, уж так богат, что добра его не сосчитать, не измерить… А я все же не пошла за него; и слова не давала — даже намеком не обнадежила!

— А кто он был, этот Шиола? И когда жил на свете — до потопа или после? — спросила Синеглазка.

— А, чтоб потопом тебя смыло и унесло! — взвилась Фуфала.

— Да, любил меня Шиола, обезумел от любви! На колени передо мной бросался, молил: «Лишь бы один день с тобой побыть, бессмертия испить». Не пошла я за него — а мертвый стал мне дорог…

По словам Фуфалы, умер Шиола сорок лет тому назад. И не было человека в деревне, который бы его помнил.

— Да, знаменитый был человек, краса и гордость нашей земли, и все же я не пошла за него!

— Зря не пошла — вот и кончишь свои дни в богадельне! — уязвил ее снова пристроившийся к женщинам мальчишка — огородный воришка; но Фуфала так сверкнула на него глазами, что пострел опять сломя голову помчался прочь.

— Волчий зуб тебе в кишки, в глаза ястребиный коготь! — пустила ему вдогонку Фуфала.

По дороге гнали овечью отару.

— Все горы и луга вокруг нашего села были сплошь усеяны овцами Шиолы. Он один арендовал все наши пастбища и покосы для своих стад.

— А говорят, всю жизнь батрачил, так и умер на чужой службе. Зачем же ему было в работниках маяться, если он был так несчетно богат? — ядовито спросила Синеглазка.

— Да нет, то другой Шиола был, иного рода-племени! — и Фуфала продолжала еще торжественней:

— Ожерелье из скатного жемчуга купил для меня Шиола, золотую цепь, рубиновые серьги, кольцо с алмазом… Купить-то купил, а прислать побоялся — все равно, мол, не удостоит принять подарок…

Никто не знал — был ли в самом деле на свете когда-нибудь воздыхатель Фуфалы Шиола? Присылал ли ей в подарок золотую цепь?

— Так вот, значит, какой он был человек, твой Шиола! Невелика птица: овчар косматый, заросший бородой до ушей, оборванный, весь в репье, вымоченный дождями! Умер твой Шиола, сбежал от тебя, поминай как звали. Хватит по нем плакать — на что надеешься? — не унимался Мурца.

— Не овчар, а овцевод, хозяин! — поправила его Фуфала.

— Слыхал я, — бедолага был, забитый, унылый! — вставила с усмешкой светловолосая, круглощекая девчонка в бусах, «Подушечка».

— Чтоб тебе в сырой земле темницу найти, чтоб тебе никогда не радоваться, чтоб птицы твоими космами гнезда свои устилали! — вскочила Фуфала, схватилась за камень…

Девчонка убежала со смехом, а Фуфала так и осталась с камнем в руке.

Потрясенная, уязвленная в самое сердце, стояла Фуфала и думала: «Сколько злых людей на белом свете! Чтоб вам всем сгинуть и пропасть!»

— Ах ты, чертово племя! — И полились потоком громовые проклятья взбаламученной, оскорбленной старухи.

Но она успокаивалась так же быстро, как выходила из себя. Только что метала громы и молнии, и вот — уже утихомирилась:

— Смотри, как она… Ясный день мне затмила! Не уважила крестница крестную, плюнула на святую купель! Ах, какое сплела, ткачиха-паучиха! — И когда Мурца, возвращаясь из виноградника, снова показался на дороге, Фуфала, умиротворенная, ясная, обратилась к нему с такими словами:

— В конце концов, все мы — земля, прах, и в землю уйдем! Друг мой и брат, пусть никогда не увидят твоего горя сестрины глаза! Зачем ты меня обижаешь? Брат мой, сердце мое чистое, как горящая восковая свеча! И не стыдно тебе после этого ступать по матери-земле?

Мурца двинулся было дальше.

— Нет, нет, не уходи так, сначала исцели меня, сними с моего сердца камень, а нет, так давай жребий метать — кому раньше смерть принять… Пусть бог нас рассудит, и да будет его святая воля!

— Не женщина, а меч обнаженный, спящего льва разбудишь! — пробормотал Мурца.

— Это не я, а сердце мое уязвленное говорит! — мягко переливался голос Фуфалы.

— Подай мне утешение, умиротвори меня… Цветами тебя забросаю, только пролей бальзам на мою душу!

— Сердце за брата тебя считает! Мы же вместе с тобой росли! Ничего не понимаю — все в голове спуталось! От тебя ли мне ждать обиды, безбожный ты человек! А если ты сам на меня обижен — давай поговорим открыто, выскажем все, не таясь, очистим душу и покончим на этом!