В свой смертный час

— Внешне — во многом это так. По существу — нет. Конечно, в его словах и поступках оставалось еще много мальчишеского, напускного, недодуманного. Я вижу великую трагедию нашего поколения именно в том, что эти юноши погибали, «свое земное не дожив, на земле свое не долюбив» и не успев додумать, не успев осмыслить жизнь. Однако в самом главном, Борис и его сверстники не застряли ни на подростковом, ни на юношеском этапе развития. Инфантильность — это пробуксовка на какой-либо стадии: человек на всю жизнь может остаться на платформе стремления «быть таким, как все», или, наоборот, «быть не таким, как все». Я знаю таких стареньких мальчиков, которые так и задержались навсегда на той или другой фазе. Борис эти стадии прошел и вышел на стадию подлинной взрослости, подлинной личности. На войне он перешагнул незрелые способы быть личностью. Он утверждал себя как личность социальным действием, поступками. Замечательно тонко написал об этом Лев Толстой: «Когда Левин думал, что он такое и для чего он живет, он не находил ответа и приходил в отчаяние. Но когда он переставал спрашивать себя об этом, он как будто знал и что он такое, и для чего он живет, потому что твердо и определенно действовал и жил». Личностью человек может стать только через деяние, через социально значимые поступки. Всякие попытки увековечить себя иным способом — смехотворны. Помните, в «Ревизоре» один персонаж говорит: «Вы когда будете в Петербурге, то, пожалуйста, скажите всем вельможам и государю императору скажите, что есть такой Петр Иванович Бобчинский». У Бобчинского огромная потребность продолжить себя в других людях как можно шире, но продолжить себя он может только словами — деятельных средств у него нет. Такая попытка увековечить себя, обрести бессмертие — это попытка с негодными средствами. А вот Борис обрел бессмертие средствами иного рода. Каждое его действие на войне было социальным деянием большого значения. Он «твердо и определенно действовал и жил».

— Не следует ли из этого, что человек совершает социально полезные действия, руководствуясь прежде всего эгоистической потребностью, — например, потребностью быть значительной, знаменитой личностью, потребностью получить бессмертие?

— Так иногда бывает. Но бессмертие редко получает тот, кто сознательно стремится к этому из эгоистических мотивов. «Быть знаменитым некрасиво!» Помните? Просто человек «твердо и определенно действует и живет» — так, что в результате многие люди долго сохраняют в себе черты его личности. И даже передают эти черты тем, кто лично не знал умершего человека. Долгая память об ушедшем из жизни нужна людям. Она доказывает им возможность личного бессмертия. Она служит одной из важных основ нравственности, поскольку наглядно показывает, что потребность в бессмертии может быть удовлетворена только деяниями на благо других людей, в которых остается жить личность. Наконец, она обеспечивает ощущение общности, единства рода человеческого. Такова социальная функция личного бессмертия. Поэтому когда умирает человек, то в зависимости от масштаба его деяний его близкие люди, его социальная группа, или все общество, или даже человечество в целом стремятся сохранить в себе его личность, обеспечивая тем самым ее бессмертие. О такой личности помнят, о ней пишут книги, ее именем называют улицы и города…

За окном кабинета я вижу радостное и грустное разноцветие — зеленое, желтое, багряное — осенней листвы, ясное вечное небо, слышу доносящиеся со двора звонкие молодые голоса студенческой суматошной жизни. Но Эрик Александрович, кажется, не замечает ничего этого. Он снимает очки, с лица уходит энергичная «психотерапевтическая» улыбка, небольшие узкие глаза теряют пронзительность взгляда. Как будто актер, отыграв роль профессора, устало стирает с себя привычный грим.