В свой смертный час

Письмо Тане от 22 февраля 1945 года

Наконец дорвался до Германии! Сбылась мечта идиота! Все очень хорошо. Ты, наверно, видела салют, виновниками которого были мы! На своих железках трахнули фрицев километров на 25—30.

Извини, пацанка, что не пишу. Ты не можешь представить, как я занят. Буквально приходится работать целыми сутками. Хорошо, что хоть приехал из Москвы Ванька, а то мне приходилось отдуваться и за себя и за него. Только и спасаюсь спиртиком. Ванька сейчас дрыхнет на моей постели, а я пишу. Устал так, что достаточно к чему-нибудь прислониться — и сплю. У Ваньки после приезда из Москвы — все в порядке. С ним живу сейчас неважно: он что-то стал после Москвы гордый. А мне наплевать. У меня все в порядке. Недавно приехал с прогулки: катался на лошадках. Представлен к ордену Ленина. Так что авось, как Ванька, поеду за орденом в Москву. Ну, а пока воюю. Через пару дней я уже снова буду в бою. Возможно, когда ты будешь читать это письмо, я уже сыграю в ящик. Нет, я шучу. Я должен остаться жив! Ведь до Победы — четыре шага. Вообще живу очень хорошо, только работы много. Решил после боев ехать в Москву, а раз решил, значит, будет так, чего бы это ни стоило. Так что жди, и я вернусь, приеду.

Работаю с увлечением, хочу ворваться в Берлин как положено. Очень скоро начну стрелять, когда ты будешь читать эти строки, я буду ездить в атаки.

Сейчас здорово простудился: температура 38—39°, но ничего. От тебя письма получаю, но редковато. Нехорошо лениться. Настроение только паршивое, очень скучаю да, кроме того, что-то прихварываю. Видно, уже старик стал. Пиши, Таненок, почаще. Обо мне не волнуйся.

Целую прекрепко. Твой муженек Борис.

После эксперимента мы в кабинете Эрика Александровича пьем чай со «Столичным» кексом. Он, видя мой интерес к научной теории личности, охотно раскрывает передо мной некоторые подробности.