В сетях интриги. Дилогия

— За здоровье именинника!.. На многи лета!.. Ур-ра!..

Даже маленькие оконца покоя зазвенели, давая отклик на дружное величанье.

— Благодарен без меры… Вот как польщён! — кланяясь, весь красный от удовольствия повторял Бровцын. Затем, когда клики смолкли, продолжал:

— А теперь прошу перекусить наскоро. Посошок на дорогу… И простимся до увиданья, братцы! Слышь, оно вот!..

— Что!..

— Что с тобою?! Здоров ли!..

— Шутник-покойник!.. Али допился спозаранку до обалдения?

— Что такое, капитан? Шутите вы, что ли?

С этими восклицаниями почти все поднялись со своих мест, удивлённо оглядывая Бровцына.

Тот стоял спокойный на вид, только немного сумрачный, совсем не похожий сейчас на сияющего именинника.

— Простите, бухнул я так… — заговорил он, когда умолкли голоса гостей. — Да, слышь, время не терпит. Тут люди были сейчас. Огорошили меня. Сказывают: облава на нас снаряжена. Может, сюда пожалуют, чтобы всех накрыть. Предатель среди нас объявился… слышь, оно вот… Недарма вот тринадцать нас тут собралося за стол. Вот уж вы сами и подумайте: как же мне тут? Не сказать — и вас в моём дому перехватают! Я хуже иуды выйти могу. «Положим, — говорю я Яковлеву, — гости у меня… Как же могут?» А он толкует: «Поверит тебе Ушаков! Держи карман…» И я подумываю: скорей што не поверит, собака проклятая! Слышь, оно вот… Ну, и…

Он развёл руками, умолк. Молчали и остальные, пока первым не заговорил порывистый Аргамаков:

— Что ж нам теперь? Или, по регламенту воинскому, как на советах бывает? Младшим по чину, что ли, первое мнение подавать?

— Ну, уж нет! Здесь мы все без чинов, сказано… — тоже поднявшийся было со своего места, решительно заговорил Пустошкин. — Там хто как себе хочет — а я остаюсь!

И он снова опустился в кресло, налил ещё стаканчик тминной, поддел второй кусок рыбы, выпил и стал смачно закусывать, подкладывая себе на тарелку, что получше стояло на столе.

— Виват! Это вот по-нашенски! — прозвенел молодой, напряжённый голос Ханыкова. — Что, в сам деле! Предали нас, ну, и ладно. Тогда всюду найдут, куда ни скроемся, право же, камерады. А ежели иуды ещё не совсем разнюхали: какие замыслы у нас замыслены?.. Тогда бежать и вовсе не след. Шапка, сказывают, только на воре и горит. Побежал — и виноват выходишь. Да и бежать-то некуды.

— Видимое дело! — поддержал товарища Путятин, сейчас особенно бледный и взволнованный на вид. — Не на Яик же ускакать. Разыщут, возьмут и в дому, кого им надобно… псам Бироновым… палачам немецким! А мы, коли заварили кашу, и хлебать её же будем. Ежели уж нашёлся такой христопродавец, что своих братьев Биронам окаянным продал! Э-эх, узнать бы: хто?! — стискивая кулаки и зубы, хрипло досказал князь и пошёл к столу у печки, взял и раскуривать стал себе трубку.

— Да!..

— Вот бы уж тогда я…

— Кабы знать, уж тот бы…

Эти угрюмые недоговорённые угрозы в ответ на слова князя зарокотали со всех сторон.

Камынин, бывший спокойнее остальных, теперь вдруг почему-то вспыхнул, но, сделав усилие, выступил на середину круга, образовавшегося у стола, и громко, нервно заговорил:

— Да чево это, камерады, братья-товарищи, так уж мы и всполошились? Может, и нет ничего такого? Адъютантишка прынцев, может, такой же смельчак, как и сам наш Антоша? Али нас немцы треклятые столь уж запугали, што и попировать мы не смеем по душам?! Пусть придут, иуды! Мы им покажем кузькину мать!..

И он до половины обнажил свою шпагу, приняв самый вызывающий вид.

— Правда, Камыша!

— Пускай сунутся!.. Нешто мы безоружные!

— Мы им, собакам!..

С этими возгласами многие из присутствующих, особенно помоложе, тоже ухватились за эфесы своих шпаг и палашей. Блеснули и дула карманных пистолетов, припасённых некоторыми из заговорщиков на всякий случай.

— Буде шуметь! — покрывая общий гул, прозвучал снова голос Аргамакова. — Долой оружие! Не в нём наша сила!

И он, отстегнув шпагу, бросил её в угол, где денщик Бровцына её подхватил и поставил на место.

— Что ещё, мудреный ты мой, придумал? — спросил Пустошкин, внимательно искоса поглядывая на капитана.

— А то! Ежели решено, што пируем мы тут — так нараспашку! Штобы так оно и видно было. Придут, скажем… Ладно! Чёрт с ними! Да кто придёт? Братья же наши, военные русские люди! Только такие, слышь, которыми могут ещё немцы вертеть по своей волюшке… Так не станем же мы своих стрелять да резать, хотя бы и с арестом пришли?

— Нет, не станем!

— Верно, Сеня! Правда твоя, не со своими же драться! — раздались дружные голоса.

— Вот если бы Бирона какого?..

И все, сняв оружие, отшвырнули его в угол на попечение денщика, а сами принялись за выпивку и закуску.

— Ну, ежели так, так и так! — довольный заговорил Бровцын. — Я-то уж выше меры рад. А всё же для опаски — стрёму выставим. Яша! — обратился он к тёзке-денщику. — Мы тута и без тебя справимся. Больше прийти, кажись, некому. А ты походи во дворе круг флигелёчка… и в проулочек выгляни… на пустырь глазком закинь… Ежели што сметишь недоброе — песню заведи, словно пьяный. Либо иначе как. Посвистом там.

— А уж ежели прямо видишь, что гости незваные, беги через кухню, упреди нас.