В полночь упадет звезда

– Но Горыня не то, что обычные девки! – убеждали ее сыновья. – На нее всяк посмотрит, сразу поймет, почему ее доля особая.

– Что нам, Здравитовичам, за честь такая – что от нашего корня этакое чудо родилось? Зачем перед всем белым светом ее выставлять?

Яворина не сказала «на позор», но эту мысль было легко угадать.

– Скажут, дедов мы прогневили чем-то, что нам такое чудо послали, – ворчал Твориня. – Скажут, покон не блюдем, дедов не почитаем как должно. Осрамимся на всю землю Бужанскую!

– Пусть-ка она дома сидит! – твердила Яворина. – У нас тут чужие редко бывают, никому она глаз не намозолит!

Приближался тот срок, когда князь обычно прибывал в Войтимиль, а Яворина оставалась непреклонной, и Горыня почти утратила надежду.

– Знаешь, был бы я вместо тебя, – сказал как-то утром Воробей, – я б плюнул да сбежал от бабки.

Едва рассвело, и они встретились у проруби, куда все ходили поутру. За ночь прорубь затянуло ледком, и Воробей расчищал ее – при всем его восхищении Горыней, он никогда не уступал ей мужскую работу, если мог сделать ее сам.

– Сбежать… – повторила Горыня.

– Ну да. Тут до Войтимиля – смех, а не дорога, и двух дней не будет, и все по реке – не заплутаешь. Прийти и сказать – так мол и так… А с бабками и просидишь всю жизнь, пока сама бабкой не станешь. Зачем-то ведь боги тебе дали… такое! – Он провел рукой сверху вниз. – Значит, и долю тебе назначили особую.

– Какую? На Змея Горыныча идти? Княжескую дочь добывать? То есть княжеского сына, – Горыня засмеялась. – Так он меня и дожидается где-нибудь. Все глаза проглядел.

– Ну, на какую-нибудь войну сходить. Добычу взять.

– Я – на войну? – Горыня опять засмеялась, вообразив себя воином.

– Были же поляницы удалые, они в поле полевали и целые рати побивали. Сама бабка нам и рассказывала. Был бы я как ты – только бы меня тут и видели.

Горыня задумалась. Зная Яворину и прочих Здравитовичей совсем недавно, она не ужасалась мысли расстаться с ними. Но все же прежнего, отцовского рода она лишилась не по своей воле. А решиться на разрыв самой – другое дело. Уходят из рода только совсем пропащие, кого никому не жаль, и даже им самим себя не жаль. Проведя какое-то время в дороге, она хорошо понимала почему. Человек без рода – что былинка, ветер дунет – и нет ее. Сгинешь – никто и не вспомнит, не оплачет. Судьба Затеи именно это и подтвердила – недолго та на вольной воле прожила, погибла нехорошей смертью, и прах ее спущен в воду текучую, и никогда ей не родиться вновь. Горыня не хотела себе такой судьбы.

– Ты ж была уже на том свете, – добавил Воробей. – Не так уж там и страшно, да ведь? Если хочешь, я сам с тобой пойду, – добавил он, тихо, чтобы даже водяной не подслушал. – Я ж твой брат. Мы и будем вместе… по-братски!

– Был бы у меня в Волчьем Яру такой брат, – вырвалось у Горыни, – мне бы оттуда и уходить не пришлось!

Как-то утром Стоян заметил, что кончаются дрова, и отправился в лес. С собой он взял двух сыновей и Горыню, которая подружилась с братьями больше, чем с сестрами. Яворина теперь охотно отпускала Горыню в лес, как будто находила, что там незадачливая внучка более на своем месте, чем дома среди женщин. Хотя в женских делах Горыня вовсе не была никчемной: с готовкой она управлялась лучше многих, и если она топила печь, дым никогда не валил на людей, а ровненько поднимался под кровлю и уползал в оконца, не мешая никому внизу дышать. Женщины даже оценили удобство иметь рядом одну, которая что угодно может достать, принести, передвинуть… Но в лесу Горыне было легче: на таких работах ее сила могла развернуться во всю ширь, и она знала, что приносит пользу благодаря своей удивительной стати, а не вопреки ей.

Когда дровосеки вернулись, Медляна встретила их у ворот и замахала рукой:

– От «старых» приехал Радила-младший! Прибыл князь в Войтимиль, завтра надо вам в путь пускаться!

У Горыни оборвалось сердце. Князь приехал! Другой волот, ее неведомый собрат, сейчас совсем рядом, в двух днях пути! В груди щемило от мысли, что он так и уедет, не узнав о ней.

– А ты… – Медляна повернулась к ней, – пока у нас побудь. Они дверь затворили, совещаются, там Радила, Радовед и Твориня. Девок выгнали, говорят, вести важные!

Надо было еще переложить дрова; пока занимались этим, руки Горыни работали как всегда, а сердце мучительно билось. Какие-таки «важные вести» пришли из Войтимиля? Скажется ли это как-то на ее судьбе? Или на судьбе всех Здравитовичей?

– Знаешь что? – шепнул ей Воробей, пока они перекладывали поленья из саней. – Если они тебя в город не отпустят, я напрошусь с отцом ехать, а там как-нибудь к князю проберусь и про тебя расскажу! Может, он тогда сам за тобой пошлет, и его-то бабка не ослушается!

Горыня благодарно взглянула на него. Князь не имел права указывать главам рода, как им обходиться со своими домочадцами, но уже то, что князь-волот узнает о ее существовании, давало надежду.

Едва они закончили, как прибежал малец из Толинеговых чад.

– Горыня! Баба тебя кличет!