В полночь упадет звезда

По ее указаниям Горыня нагребла в хлеву мелкой сенной трухи и поставила ее в печь кипятиться в большом горшке с водой. Тем временем натаскала воды в бадью, в которой баба Луча мылась; пока Горыня занималась козами и курами, баба Луча сама накаливала в печи камни и опускала в бадью, чтобы вода согрелась. Когда та стала горячей, велела вылить туда отвар сенной трухи. По избе поплыл дух распаренного сена, приводя на память жаркое лето и короткий теплый дождь.

– Помоги-ка залезть! – попросила баба Луча, оставшись в одной сорочке. – Мне самой не управиться.

Как ребенка, Горыня бережно взяла старуху на руки и усадила в бадью. Та велела дать вотолу и накрылась ею вместе с бадьей, так что торчала одна голова. Сидя в бадье, довольная баба Луча болтала без умолку, а Горыня сидела у печки, грея воду, чтобы подлить в бадью, когда начнет остывать. В избе бабы Лучи ей было хорошо; несмотря на пугающее звание Красной Бабы, старая Лучана обладала дружелюбным нравом, легким духом и, видимо, легкой рукой. Горыня подумала: случись захворать, одно ее присутствие уже должно приносить облегчение; морщинистое приветливое лицо, натруженные руки, казалось, сами заключали в себе опыт и благодетельную силу матери-земли. Невольно верилось: как ни будь тебе худо, уж эта старуха что-нибудь придумает, найдет в закромах своего опыта подходящее средство.

– Расскажи, бабушка, откуда судьба берется у человека, – попросила Горыня.

В последние дни она особенно много думала о своей судьбе, а теперь вдруг нашла того, кто знает об этом больше всех. Ведь Красная Баба, принимающая новорожденных, слышит спор судениц над ним, определяющий его судьбу.

– Сильно много от того зависит, яхонт ты мой лазоревый, в какой час судьбе решатся – в добрый или злой, – рассказывала баба Луча из бадьи, будто из того облачного колодца, откуда Макошь достает души новорожденных. – Было однажды: шел некий человек по лесу, набрел на избушку, попросился ночевать. А в избушке старая баба жила, и вот она все пряжу прядет, все прядет. Вот легли они спать. Вдруг в оконце стучат, и говорит чей-то голос: «Народилось двенадцать младенцев, какая у них будет судьба?» Бабка отвечает: «Судьба у них добрая, жить будут долго, богато и счастливо». Опять заснули. Снова стук в оконце, чей-то голос говорит: «Народилось двенадцать младенцев, какая у них будет судьба?» Бабка отвечает: «Судьба будет переменчивая: и болеть будут, и голодать будут, да потом выправятся». Спят они дальше. Под утро опять стучат: «Еще народилось двенадцать младенцев, какая у них будет судьба?» А бабке надоело уже, что ей покою не дают, она со зла и отвечает: «Да будьте вы прокляты с вашими младенцами!»

– Видно, и я в такой час родилась, что у Макоши добрые судьбы все вышли! – вздохнула Горыня.

– Нет, отчего же? – Баба Луча высунула голову из-под вотолы и взглянула на нее как-то по-особому пристально. – Я вижу ее.

– Кого? – Горыне почему-то подумалось о Затее, и она быстро обернулась.

– За всяким человеком судьба его ходит. У кого она добрая – дева молодая, красивая, с длинными волосами, в чистом платье. А у кого злая – у того старуха горбатая, чумазая да в рванине.

– Кто ж у меня? – еле вымолвила Горыня.

Жутко было – она себя ощутила тем путником, что зашел переночевать к самой Макоши. Да разве и не так? Разве не та избушка? Но если уж ты здесь, как же такой случай упустить?

– Вижу деву молодую, коса у нее золотая ниже пояса, платье все в золоте, – баба Луча смотрела, прищурясь, куда-то Горыне за плечо. – Очи у нее голубые, щеки румяные, сама смеется все.

– Это что же значит?

– Значит, что судьба твоя счастьем богата, да причудлива – сперва сумей ей угодить…

Уже какое-то время Горыне мерещились снаружи неясные звуки, отвлекавшие от разговора. Теперь они стали совсем громкими, и Горыня прислушалась.

– Никак в ворота стучат!

Баба Луча замолчала и тоже прислушалась.

– И верно! Поди-ка отвори.

– Это пришли про двенадцать младенцев сказать… – пробормотала Горыня, накидывая на плечи кожух.

Пока Горыня шла через двор, на уме у нее был Верес. Он уехал только вчера; так быстро он едва ли бы вернулся, даже если бы и захотел, ему ведь надо смотреть за своим домом в Боянце. Но почти никого другого она в этих краях не знала, да и Верес все еще занимал в ее мыслях слишком много места.

– Кто там пришел? – крикнула она, прежде чем снять засов.

– Баба Лучана! – позвал молодой голос. – Это мы, внучки твои. Горностайка у нас сильно захворал!

Услышав, что речь идет о больном, Горыня сняла засов и отворила створку.

Дальше она и гость одновременно вскрикнули: она – увидев парня лет пятнадцати с серой овчиной на плечах, а он – увидев ее. Личины нем не было, и перед Горыней оказалось обычное отроческое лицо, румяное от ходьбы по холоду, но толком разглядеть его она не успела – едва бросив на нее взгляд, парень с воплем отшатнулся и пропал с глаз.

Горыня живо закрыла и заперла ворота. Постояла, прислушиваясь, но на поляне за тыном было тихо.

Вернувшись в избу, Горыня невольно улыбнулась: баба Луча сидела в бадье, будто тесто в деже, только голова торчала.