– Кто там?
– Да какой-то… – Горыня растерялась, – заяц приходил, говорил, горностай хворает сильно… Меня увидел – бежать.
– Ну еще бы! От такого чуда неведомого не только заяц убежит!
– Да он, мнится, знает меня, – Горыня была почти уверена, что этот «заяц» был среди тех, кого они вчера повстречали на реке – его Верес связывал поясом. – Это из вчерашних наших супротивников. Но он твоим внуком назвался, я и хотела впустить. Чего им здесь надо? – Она нахмурилась. – Если опять разбойничать, так я еще раз угощу!
Стрелять она не умела, но рогатина из вчерашней добычи стояла в углу избы. Горыне она казалась легкой – пусть кто сунется, получит гостинца!
– Да ко мне они с дурным не придут! – Баба Луча в бадье махнула рукой, раздался плеск. – Я ж им тут, в лесу, и как бабка, и мать, и как Макошь! А тебя они после вчерашнего боятся, знать. И то – сколько живу, никогда у нас тут волотов не бывало! Поди-ка, яхонт мой лазоревый, опять туда, покличь их, скажи, пусть выходят, не боятся, я, мол, их в обиду не дам. Разузнай, что за дело, и пусть обождут. Не в бадье же мне их встречать.
Горыня вышла опять. Отворила ворота, осмотрела поляну. За кустами ей почудилось движение, но никто не показался.
– Эй, вы, яхонты лазоревые! – закричала она. – Выходите, не бойтесь! Коли вы бабы Лучи внуки, я вас не трону! Она велела узнать, с чем пришли.
За кустами опять зашевелилось, но никто не показался.
– Выходите живей! – строго крикнула Горыня. – Я вас тут до ночи ждать не стану!
Из-за стволов появились двое, причем в последний миг они будто пытались спрятаться друг за друга. Горыня ждала их, подбоченясь, и ощущая себя очень грозной. Да было бы кому грозить – к ней боязливо приближались два отрока, один лет пятнадцати, а второму не больше тринадцати.
– М-мы… эта… к бабе Луче, – сказал старший, подойдя шагов на пять.
Горыня воззрилась на них – как и сама бабка, эти гости не доставали ей до подмышки:
– Так заходите во двор. Ворота закройте и обождите, пока в избу позову.
Она ушла, чтобы помочь бабке вылезти из бадьи, вытереться и одеться. Усадив ее у печи, пошла за гостями. Но те решились войти не раньше, чем Горыня отошла в самый дальний угол, а баба Луча закричала им, чтобы скорее шли и не студили жилье.
– Будь жива, баба Луча! – сказал старший, кланяясь; младший поклонился молча. – Кланяется тебе Посвист и вся наша братия. Беда у нас… Горностайка… захворал сильно.
Он обращался к бабке, но взгляд его был как будто пришит к Горыне, а глаза вытаращены от изумления.
Никто в стае не поверил, что на реке они повстречали бабу-волота.
– Что же с ним приключилось?
– А вот… Повстречался он… я и еще двое наших… вчера… на реке… повстречался…
– Со мной, – помогла ему Горыня.
– С нею… вот…
– Хотели у добрых людей коз и кур отобрать, – так же сурово продолжила Горыня.
– Ну… Лов у нас не ладился…
– Лоси пришли. Целое стадо.
– Это мы потом уже следы увидели, как домой шли. А Горностайка… Она его… на меня и Плотву швырнула, а он с того захворал. Лежал как мертвый. Только как Плотва воротился, он очнулся, и то глаза не глядели, сам идти не мог. Плотва его нес, еле донес. Я Скворцу помогал идти – он раненый. И вот теперь, – видя, что Горыня, хоть и хмурится, сидит смирно и в драку не лезет, молодой «волк» немного расхрабрился, – лежит, не встает, и мутит его, и голову ломит, и глаза от света болят. Встать не может – голова кругом идет, земля из-под ног вырывается!
– Эх, вы, щеглы! – вздохнула баба Луча. – Как же вы деву волотова рода не узнали?
Она произнесла это так, будто не узнать Горыню мог только последний дурак.
– Да кто же знал! Она в санях сидит, в платке, козы у нее – баба и баба. Мы думали, мужик какой к теще едет на блины…
– Это племянница моя любимая, Святогорка, а родом она из волотов, от самых гор Угорских! А вы от добра́ ума обидеть ее вздумали! Поделом и получили!
Горыня с трудом сохраняла суровый вид. Вот у нее и новый род объявился – волоты с гор Угорских, – и тетушка заодно! Она ждала, что отроки сейчас засмеются: так мало огромная Горыня и достающая ей до пояса сухонькая баба Луча походили на родню. Но отроки смотрели изумленными, серьезными глазами. Могучая сила в обеих этих женщинах и впрямь роднила их, вопреки внешнему несходству.
– Прости… те дураков! – «Волки» еще раз поклонились. – Кабы мы знали, ни за что б… Так помоги Горностайке, баба Луча!
– Э-хе-хе, яхонт мой лазоревый! – Баба Луча покачала головой. – Не в добрый час вы ко мне явились. Сама я утином маюсь, вот, племянница приехала полечить меня, а то, кроме нее, в свете белом нет ни одной ведуньи, чтобы была старее меня. Хоть мне и полегчало, а до вас мне не дойти.
– Как же быть? – У «волка» от огорчения вытянулось лицо. – Нам его сюда не донести.
– Может, вот что… – баба Луча посмотрела на Горыню. – Племянница моя лечить горазда. А я с нею и потворничков моих пошлю, – добавила она, видя, что глаза Горыни расширяются от удивления.
Она-то знала, что все ее ведовство – это заговор от лихорадок да новое умение засекать утин.