В полночь упадет звезда

– Жив, без памяти только, – утешил Верес Горыню, распрямляясь. – Очухается. Ну что, оттащим бревно, да поехали.

– А эти как же? – спросила Горыня, взявшись за бревно.

– Мы этого хомяка с собой возьмем и через пару верст отпустим, – Верес кивнул на пленника в своих санях. – Он вернется и вон того развяжет. И пусть они сами своего зашибленного несут куда хотят. Игрушки их собери, – велел он Горыне, когда они управились с бревном и освободили себе путь. – Не доросли они еще до них.

Собрав три лука и рогатину, их уложили вместе с пленником в сани Вереса и поехали дальше. Оглядываясь, Горыня видела, как раненный Вересом «волк» поднялся и, пошатываясь, побрел к вожаку. Сел рядом с ним и стал здоровой рукой похлопывать по щекам, стараясь привести в чувство. По плечу его расплывалось яркое кровавое пятно.

Когда поле битвы уже скрылось за поворотами русла, Горыня еще некоторое время приходила в себя. Вот так дела: целое сражение случилось, и они вдвоем его выиграли, хотя вооружен был только Верес – против четверых!

– Это сопляки были! – крикнул ей Верес, обернувшись. – Видела, они в овчинах? Значит, младшие, их «баранами» зовут. Кто в лесу одну-две зимы, или три, но не отличился ничем. А кто зимы три в «волках» проходил, может важного зверя в одиночку взять, тех уже зовут «зверями», и они другие шкуры носят… У меня рысь была, – добавил он, хотя Горыня и сама уже догадалась, что Верес делится с нею собственным опытом. – Эти, я думаю, здешней, Посвистовой стаи. Но я их не застал – когда я там был, они еще у мамки без портков бегали. Правда, хомячок?

Но пленник не ответил. Он сидел со связанными руками, опустив голову в личине.

Версты через две Верес остановил сани, высадил пленника и развязал ему руки.

– Ступай, подбирай своих. И больше мне не попадайтесь – я вас, баранов, запомнил.

Ничего не ответив, тот поплелся назад, потирая запястья.

– Были б вместо них четверо «зверей» – мы бы так легко не отделались, – негромко сказал Верес, подбирая вожжи.

– Да мне и этих хватило… – вздохнула Горыня.

* * *

Еще через несколько верст на реке показались мостки и прорубь возле них, затянутая ледком.

– Не приходила сегодня баба Луча за водой, – сказал Верес, разворачивая сани в сторону берега. – Не убралась ли куда?

– А куда? – встревожилась Горыня.

– Ну, позвали куда-нибудь: принимать, обмывать, или на «бабьи каши». Худо, если ее нет – я долго ждать не могу.

Сани выехали на берег. Островки рощиц были разбросаны широко, сани свободно шли, пока не показался тын. Остановившись у ворот, Верес осмотрел их – внешний засов был не закрыт, – толкнул створку – оказалось заперто изнутри.

Верес постучал, потом крикнул:

– Баба Луча! Это я, Верес! Отвори!

Они прислушались, но внутри двора стояла тишина. Потом где-то там заблеяла коза. Ей ответила одна в Горыниных санях. Хорошо, что у бабки есть козы – значит, и сено должно быть.

– Баба Луча! Слышишь!

Верес еще постучал, покричал, но никто не отзывался.

– Она дома! – Он ударил кулаком в запертую створку. – Иначе снаружи бы засов наложила. Давай-ка, подсади меня!

Горыня подставила руки; опершись на них и ухватившись за верхушки тына, Верес живо подтянулся наверх и спрыгнул с той стороны.

На дворе все было как всегда. Он прошел к избе и стукнул в дверь. Та творилась ему навстречу, и в проеме показалась голова старухи в белом платке.

– Баба Луча!

– Иду, я иду! – несчастным голосом ответила та. – Отворяю!

– Я уж думал, случилось что!

– Да утин меня разбил, проклятый! По двору еле ковыляю, а козы по сей час не кормлены, не доены!

– Ничего, я тебе помощницу привез. Живо управится.

Отворив ворота, Верес завел двое саней во двор. Потом позвал Горыню в избу.

– Ты, баба Луча, не пугайся! Я девку привез, не простую, а золотую. Она видом грозна, силой сильна, но сердце у нее доброе. Звать Горыней.

Смущенная – уж очень Верес ее расхвалил, – Горыня, согнувшись, протиснулась в избу, ступила на пол и осторожно распрямилась – и чтобы не напугать, и опасаясь упереться головой в балку. Но ничего, высота избы позволяла ей стоять прямо.

Мгновенно ее охватил запах сушеных трав – такой густой, хоть ножом режь. Горыня сдержанно чихнула.

– Ма-ать-земля! – донесся до нее из тьмы чей-то потрясенный голос. – Ты кого ко мне привел, яхонт мой лазоревый?

– Горыня ее звать, – обстоятельно повторил Верес, явно довольный, что сумел так удивить свою мудрую родственницу. – Она сирота, нужно ей приютиться где… Ты ее не обижай уж.

Наконец и Горыня разглядела хозяйку. Старушка в белом платке, сидевшая у печки, была так мала, что, даже встав и выпрямившись, достала бы Горыне до пояса.

– Будь жива, мати! – Горыня вежливо поклонилась.

Верес кривил рот, стараясь не смеяться в голос, и она тоже прикусила губу, притворясь безобидной сиротой.

– И ты будь жива, – очарованно кивнула ей старуха. – Сколько живу… а ни разу живого волота не видела! – Морщинистое личико ее исказилось, будто она собиралась заплакать. – Ну, внучок… Порадовал бабку! Где ж ты ее нашел?

– В лесу, вестимо, – Верес перестал улыбаться. – На Грознооковом дворе.

– Постой, ты говорил, Затея там устроилась?