В полночь упадет звезда

Олег вздохнул. В эти мгновения он испытывал такое отвращение к чарам, что охотно сжег бы все на свете кудесы вместе с их хитрыми хозяевами. Но Верес и впрямь оказал ему важную услугу, а это не годится оставлять без награды.

– Ин ладно. Бери, коли нужны.

Олег вышел; Сигдан убрал меч в ножны и вскинул на плечо Солоницу, по-прежнему со связанными руками. Верес коршуном кинулся на свои родные кудесы и, прижимая их к груди, устало опустился на лавку.

Вот так погуляли на ярильскую ночку! Он едва верил, что добыл наконец сокровище, за которым гонялся несколько лет, и сам не мог в путанице мыслей понять, что случилось на самом деле, а что померещилось.

Олег и его люди ушли, в избушке настала тишина – такая тишина, будто здесь десять лет людей не бывало.

– Куда ж еще Борилку вихревые бесы унесли? – нарушил ее Стеня. – Когда такие дела творятся…

Верес посмотрел на него. Ему пришла еще одна мысль; разноцветные глаза раскрылись шире и тревожно замерцали.

А где Горыня? Она-то, надо думать, знает, где Олегова дочь. По ее следу сейчас устремляется князь со всей дружиной. И что эта встреча ей сулит?

* * *

Олег с его людьми еще не дошел по путаным тропкам сквозь кусты обратно к реке, как заросли впереди затрещали и перед ним предстал его зять, Предслав Святополкович, – непривычно растрепанный, запыхавшийся, осунувшийся от бессонной ночи, в расстегнутом кафтане, изнывающий от тревоги и стыда. Тесть доверил ему свою любимую дочь, а он ее потерял, оставил на растерзание тем злобным силам, которые, как выяснилось, упорно за нею охотились.

– Княже! – выкрикнул он. – Я узнал!

– Что ты узнал? – Не тратя лишних слов, Олег почти бегом устремился ему навстречу.

Потревоженные ветки обрызгали его росой. Рассвело окончательно, при ясном свете дня все чудеса ночи казались досужими выдумками.

– Я искал! – стараясь отдышаться, отрывисто говорил Предслав. – С ночи еще. Везде отроков разослал. Спрашивал людей. Люди видели. Ее, Брюнхильд. На берегу, где купались. Было так. Она стояла там с Благоданом, – он бросил быстрый взгляд на Семигостя. – Он куда-то ее тащил за руку, она упиралась. Они бранились. Потом из воды вышла водяница и стала с Благодановыми отроками драться.

– Водяница?

– Люди так сказали – огромная девка, била людей веслом. Только это была не водяница, а Горыня-волотка. Я там Зяблицу нашел, она ее узнала. Пока она дралась, Благодан хотел Брюнхильд утащить в лодку. И тут из реки вышел огромный черный… – Предслав запнулся, – одни говорят, муж, другие – уж. Огромный и черный. Говорят, тот самый князь-уж, что в эту ночь ходит с золотыми рожками. Он Благодана в реку зашвырнул – тот и сам подтвердил, – а Брюнхильд взял и в реку унес. А водяница, то есть Горыня, за ними убежала.

– В реку?

– Люди говорят, в реку. Но мои отроки нашли кой-кого, что на пригорках песни пели, те говорят, видели в это время на реке две, не то три лодьи большие, все с людьми. Слышали, рог трубил. И ушли те лодьи по Припяти вверх.

– Ее увезли?

– Вот я что смог, то разузнал. Княже, смилуйся! Там ошалели все от страха, почти все пьяные, клянутся матерью-землей, что видели ужака с золотыми рожками и ужак Брюнхильд унес в воду! И того насилу добился. Но там ее видели, это верно, видоков полсотни человек.

Олег закрыл лицо руками, стараясь сосредоточиться и вычленить из этого бреда что-то полезное. Брюнхильд была на берегу реки – этот след более свежий, чем прежний, лесной. Там была Горыня. Откуда взялась? Но в этом никакого чуда нет – как уехала, так могла и приехать, хотя очень странно, что она не проезжала через Киев и, догоняя Брюнхильд, не дала о себе знать ему, Олегу.

А этот огромный черный муж из воды… огромный черный уж…

Мысли метались. Олег не отвергал и ту, что его любимую дочь, лучшую деву земли Русской, и впрямь забрали боги. Что это – последнее наказание за попытку обмануть судьбу, вмешаться в волю Одина? Но разве мало он наказан? Боги отняли Брюнхильд – его орудие в том нечестивом замысле?

– О боги! – пораженный этой мыслью, как ударом копья в грудь, простонал Олег сквозь ладони. – Если я так разгневал вас, возьмите мою жизнь! Один, Бог Копья! Пусть поразит меня мое оружие, если я настолько виноват и ты не хочешь меня простить! Но моя дочь… неужели она понадобилась тебе среди твоих валькирий…

Он с трудом мог вдохнуть, в сердце как будто засела стрела.

– Княже! – Предслав осторожно тронул его за плечо. – Я подумал-то что… Огромный человек… по Припяти уплыли. Мы ж знаем такого человека, огромного. Может, это… Амунд плеснецкий?

Несколько мгновений Олег молчал, а потом смысл эти слов дошел до его потрясенного сознания. Он опустил руки, взглянул на зелень, где уже сохла роса. Мир был чист, напоен свежестью и солнечным светом. В траве пестрели розовые, желтые, белые, лиловые головки цветов. Особенно нежно, по-утреннему, щебетали птицы, будто и голоса их были освежены сверкающей росой. Все на свете как будто идет своим чередом, когда он, могущественный князь киевский, готов призвать к себе смерть.