В полночь упадет звезда

…За эту ночь и утро весь мир Брюнхильд перевернулся вниз ветвями, вверх корнями. Когда в предрассветных сумерках Амунд вдруг появился, как истинный бог, прямо из реки, она не поверила своим глазам. Прямо по воде он перенес ее в большую лодью, стоявшую позади стены из осоки, передал кому-то, влез сам. Потом втянули Горыню и тронулись от берега прочь. У Брюнхильд все плыло в сознании. Когда Амунд вырвал ее из рук Благодана, она не удержалась на ногах и упала в воду; там было совсем не глубоко, и она сумела встать, цепляясь за борт челна, но платье промокло насквозь, и теперь ее била дрожь. Уноси ее орел в когтях на самое высокое небо, она едва ли была бы потрясена больше.

– Это ты? В самом деле ты? – шептала она, в полутьме касаясь его лица кончиками пальцев.

– Это я. – Амунд сжал ее руки и поцеловал их, при этом почувствовал, что она дрожит. – Ну вот я и пришел за тобой. Ты замерзла?

Он закутал ее в свой плащ и обнял. Брюнхильд затихла; закрыв глаза, прижалась к его груди, пытаясь уяснить себе, что это, о чем она думала без малого год, наконец осуществилось. Случившееся во мраке, это казалось сном, но она чувствовала близ себя живое тело, такое огромное и сильное, что принадлежать оно могло только одному человеку на свете.

Когда они добрались до стана, уже почти рассвело, бледное небо наливалось дневной голубизной. Амунд на руках перенес Брюнхильд из лодьи в свой шатер – мокрое платье путалось в ногах и мешало ей идти. Вознесенная на такую высоту, она невольно смеялась от возбуждения. Вот она и летит…

В шатре в ожидании госпожи приготовили все нужное, чтобы она могла отдохнуть. Ей предложили хлеба, каши, теплого отвара трав. Брюнхильд была голодна, но от потрясения кусок не лез в горло. Она промокла почти насквозь, но переодеться ей было не во что – все ее пожитки остались в Троеславле. Амунд не придумал ничего другого, кроме как предложить ей свою запасную сорочку – Брюнхильд она пришлась как раз до пят. Когда она позвала его обратно, он вошел в шатер и увидел, что Брюнхильд подворачивает слишком длинные рукава.

– Невесте обычно предлагают вставить ногу в «родовой башмак», – смеясь, сказала она. – А я всю себя вставила в твою сорочку – едва ли можно полнее войти в новый род.

– Ты и в этом очень красивая, – сказал Амунд, улыбаясь и скользя по ней ласкающим взглядом. – Никогда раньше мне мои сорочки так не нравились.

Его рубаха висела на ней мешком, плечи пришлись на локти, но в его глазах ее красота ничего не потеряла. Ее золотистое платье и собственная промокшая сорочка валялись возле ее белых ног, будто сброшенное лебединое оперенье валькирии. Оперенье большей ей не нужно – лебединая дева прилетела к своему конунгу.

– Но… ты уверена? – вырвалось у Амунда. – Я все время верил, что ты сдержишь слово, но ты… твердо знаешь, что твои желания не переменились?

Вид Брюнхильд в его рубахе убедил Амунда, что решительный шаг сделан; в своем выборе он не сомневался, но в глубине души не мог не тревожиться: не разочарует ли Фрейю встреча с ётуном севера? Ведь до того они знали друг друга так мало!

– На свете нет другого мужчины, кому я могла бы покориться, не роняя себя, – Брюнхильд улыбнулась ему улыбкой гордой и нежной, и у него перевернулось сердце. – И у меня нет других желаний… кроме как быть с тобой.

Она подошла к нему вплотную и провела рукой по его рубахе.

– Ты тоже весь мокрый. У тебя же есть еще сорочка?

Пока Амунд нес ее через воду к лодье, он сам вымок почти целиком.

– Ты хочешь, чтобы я ее надел? – Амунд слегка улыбнулся правой стороной рта и сверху вниз заглянул ей в глаза.

Она смотрела на него, запрокинув лицо, и в ее голубых глазах отражалось потрясение и восторг, от которого трепетали ноздри. Брюнхильд и сама порой тревожилась, в самом ли деле встреча с Амундом принесет ей то счастье, какого она ожидала три четверти года. Что если он окажется не таким, как ей запомнилось? Ведь это ее судьба до самой смерти, изменить будет ничего нельзя.

И тем более нельзя, что она, выбрав Амунда, принуждена будет навек порвать с отцом и всеми родичами.

Но опасалась она напрасно. Когда она смотрела на Амунда, сердце разрывалось от волнения, но вместе с волнением шла победительная радость. Это длинное костистое лицо с густыми бровями и неоднократно сломанным носом казалось ей красивым. Что там нос? Какие у него глаза – темно-голубые, теплые… Взор их полон восхищения и такого же, как у нее, недоверчивого восторга. Все решено навсегда, для нее нет иной судьбы и иных суженых. Она не желает других. Она достойна самого лучшего, самого необычного мужчины на свете, и благосклонные боги послали ей именно такого.

– Ты согрелась? – Амунд осторожно положил руки ей на плечи.

Вид Брюнхильд в его сорочке, волнение и жадное внимание в ее глазах, ощущение уединения с нею вдвоем будили в нем желание, хотя он не знал, как много она готова ему позволить прямо сейчас. Если бы она предпочла держать его на расстоянии до Плеснецка и свадьбы, он бы подчинился без колебаний.

– Еще не совсем, – многозначительным шепотом протянула Брюнхильд.