В полночь упадет звезда

Жаль будет, если такой хороший парень опять станет волком. А что он – хороший, она уже откуда-то знала: о том ей говорило его лицо, звук его голоса, ощущение тепла его тела, почти прижатого к ее телу. От этого с нею делалось что-то удивительное: страх сменился волнением, в каждой жилке закипела жизнь, как будто она сама собиралась превратиться в кого-то другого. Было тревожно, но и так радостно, будто она… поймала всевед-траву.

– Если себе невесту не найду. Знаешь ведь, как оно бывает? Выходит девушка за зверя – он человеком делается. Женится парень на лесовухе – она простой бабой становится. Вот и меня отпустили невесту поискать. Не найду до утра – придется еще год в волчьей шкуре на четырех лапах бегать.

– И что же ты… – с невольным беспокойством, отдававшим ревностью, спросила Живита. – Нашел?

– Пока не было мне счастья. Ведь не со всякой девкой сладится у такого, как я. Это нужна девка смелая. Живу я далеко – за реками, за лесами, за долами. Кто же со мной в такую даль пойдет?

Живита очарованно слушала его, будто вспоминая нечто известное давным-давно. Нечто сужденное ей изначально, как приговор судениц, пришедших к ней в час рождения, хотя тогда она не могла их понимать. А теперь, когда те речи сбылись, она вспомнила! Чудесный жених-зверь всегда приходит из очень далекой страны… Тот свет неблизко! И он всегда бывает очень хорош собой и удал – точно как вот этот… Горностай. Она никогда не слышала сказок про молодца по имени Горностай, но именно это убедило Живиту в истинности всего происходящего: это была ее собственная сказка, не чужая, а про нее!

– Я пошла бы… – шепнула она, уже видя всю эту сказку.

– Ты выйдешь за меня? – Горностай оживленно склонился к ней ближе. – Не побоишься?

– Твои родичи не съедят же меня? – робко улыбнулась Живита.

– Не съедят. У нас дом будет хороший, как у всех людей.

– И ты не будешь больше… оборачиваться?

– Нет. Кто женится, тот никогда больше не оборачивается.

– Тогда я согласна.

Живита слегка отодвинулась, стащила с головы венок и подала ему. И год, и два года назад многие отроки хороших родов домогались этого венка, а получил зверь лесной, кого она впервые видит.

Борила взял венок и, крутанув сплетенные стебли, разорвал. Огляделся и увидел между елей яму, где на дне блестела вода. Не река, но тоже подойдет. Он бросил разорванный венок в яму, тот упал в лужу, на опавшие листья, и тем союз их был заключен – вода и земля скрепили уговор.

Борила обнял Живиту, прислонил к дереву и поцеловал. Она закрыла глаза, и от касания его теплых губ все в ней вспыхнуло и заиграло. В небе вспыхнула зарница, но казалось, это ее сердце выбросило вспышку в небеса. Настала полночь – звезда ярильская сходила с неба прямо над их головами…

* * *

Лунаву, которая в здешних краях из хитрости взяла новое имя – Мечтана, Верес близко-то никогда не знал. Его жена, Добронрава, еще в девках повстречалась с нею на каких-то игрищах – может, тоже на ярильских. Но таила от всех, кроме подружки своей, Затеи. Лунава всегда таилась от людей, особенно от мужчин, избирала из девок и молодух двух-трех, кому легче заморочить голову байками о всемогущей силе колдовской, и через них ладила свои грязненькие делишки. Сам Верес ее видел-то мельком, несколько раз за пять-семь лет. Но теперь сразу узнал, даже со спины. Нечто особенное было в ее суетливой, как у мыши, вороватой походке. Она оставляла за собой в воздухе невидимый, но ощутимый след чего-то неприятного, как клейкий след слизня на листе.

Однако услышать позади себя Вереса, сохранившего умение тихо ходить по лесу, она не сумела. Он заметил ее впереди и, отпустив немного, условным знаком позвал к себе товарищей. Лунава прошла еще немного и притаилась за деревом перед поляной. На поляне сидели на бревне четыре девушки – вернее, три девы и одна молодуха, – и тихонько болтали. Одна из дев явно была той, которую искала Горыня. Верес послал за нею Кликуна, а сам тихонько подошел к Лунаве вплотную и ловко сзади зажал ей рот, чтобы с перепугу не вскрикнула. Потом перекинул через плечо и понес прочь от поляны, в глушь. Ведьмарка дергалась и извивалась, колотила его по спине, но не кричала – слишком привыкла за всю жизнь помалкивать.

– Ты ошалел совсем – бабу от девки не отличишь? – сердитым шепотом начала было она, когда ее поставили наземь на черное пятно земли под вывалом, как под высокой стеной. – Глаза-то бесстыжие протри…

Видно, думала, что на нее наткнулся некий охотник до игривых утех. Но осеклась. Ее окружили трое, и вместо лиц на нее смотрели черные личины.

Другая баба начала бы вопить с перепугу. Но Лунава молчала, лишь бегала взглядом с одной личины на другую.

– Что это вы, молодцы? – почти спокойно произнесла она, еще надеясь, что это какие-то свои, от Благодана, с кем она сумеет совладать. – Нарядились, будто теперь Карачун…

– Кому и Карачун, – глухо из-под личины сказал один. – Тебе, Лунавушка.