В полночь упадет звезда

И вдруг резко припал к дереву – кто-то шумно мчался ему навстречу. Кто-то не из своих – судя по громкому шелесту одежды, женщина. Вот он увидел ее – девка с косой, красивая, опрятная, видно, что из хорошего дома, почтенных родителей. Даже венок небольшой, гладкий, не попорчен в игрищах, где его то перекидывают, то выменивают, то отнимают друг у друга. Совсем не похожая на тех растреп, что, ошалев от медовухи и гулянки, пытаются на одну ночь вернуть ушедшую волю девичества. Эта не смеялась и не пела; она бежала так, будто ее что-то напугало, будто что-то страшное ее преследовало. У Борилы невольно екнуло сердце: мало ли жути может вылезти в лесу в ярильскую ночь? Но она бежала именно с той стороны, где кричал коростель. И Борила-Горностай вспомнил прежние волчьи привычки, от которых за весну едва начал отходить. Самое жуткое, что есть в лесу, это мы, говорил им вожак, Посвист.

И едва все это пронеслось в голове Борилы, как девка открыла рот и издала пронзительный вопль.

Вот это совсем ни к чему – сейчас люди сбегутся со всего игрища. Борила живо шагнул из-за дерева девке наперерез; она почти налетела на него и, пытаясь на бегу остановиться, замахала в воздухе руками.

Борила подался к девке, одной рукой притиснул ее к березе, а второй зажал ей рот. Вопль оборвался так же резко, как возник.

Парень успел встретить взгляд темных глаз, безумных от ужаса, а потом девка зажмурилась и втянула голову в плечи, будто ждала, что он сейчас откусит ей полчерепа. Борила не сразу сообразил: на нем кожаная личина, девка видит перед собой чудовище с черной мордой и острыми белыми зубами.

– Тихо, тихо! – предостерег он, и его голос из-под личины прозвучал глухо, как рычанье. – Не вопи! Ты чья такая? Куда летишь?

Девка не отвечала и не поднимала головы. Борила легонько ее потряс; из крепко сжатого рта вырвался глухой писк.

Тьфу! Обеспамятела совсем. Окочурится тут от страха, что с ней будешь делать.

Борила хотел выпустить свою добычу, но она стала падать – не держат ноги. Тогда он усадил девушку наземь и снял с себя личину.

– Эй! Девушка! – позвал он. – Открой глаза, не бойся! Я не чудище, не зверь, лесной, я человек.

Без личины его голос изменился, стал яснее и звонче, и это дошло до сознания испуганной Живиты. Медленно она подняла голову и приоткрыла глаза, подглядывая сквозь ресницы. Чудище не обмануло: звериная морда с зубами сменилась обычным человеческим лицом. В сумраке ельника она плохо разглядела чудище, что вдруг на нее бросилось, но теперь это было не оно.

– Т-т-ты кто? – едва сумела выговорить она.

Страх еще сжимал ей горло. Там позади – огромная рогатая лесовуха с лошадиным черепом вместо лица, здесь – чудище… зверь… оборотень? В эту ночь звери могут оборачиваться людьми, люди – зверями. Кто же перед нею?

– А ты кто? – обычным человеческим голосом спросил оборотень. – Чья?

– Ж-живита я… Семигостева…

Чудище явно услышало это имя впервые тем выдало свою чуждую природу: на день пути вокруг Троеславля все знали, кто такой Семигость. Да и Живита раньше не видела этого лица. Приятное лицо, даже красивое. Парень по виду года на три-четыре старше нее – в самую пору. Видела бы она раньше эти открытые черты, нерезкие, но твердые, эти глаза под светлыми бровями, эти слегка вьющиеся волосы – не забыла бы. У девок на такое глаз зоркий и память крепкая.

– А т-ты кто?

– Горностай! – Парень задорно улыбнулся, и от блеска его зубов у Живиты снова оборвалось сердце.

Все-таки он зверь! Зверь обернулся человеком, чтобы поговорить с нею!

– Куда ты так летела? Что там? – Горностай кивнул в ту сторону, откуда она примчалась.

Девушка глянула было туда и снова дернулась, будто хочет убежать.

– Там… там… Ог… огром… такое… – Она с трудом дышала от страха и не могла подобрать слов. – Чу… чудище… с березу… белое… рога…тое… Оно наших… На наших…

– На кого – ваших?

– Сестра моя… и княжна… Олегова дочь. И челядинка ее. Мы ждали… всевед-травы. И вышло… то чудище. Я убежала… а они… остались. Теперь пропадут… – Живита съежилась и закрыла лицо руками. – Зачем мы пошли туда? Это все она, Стоислава. Пойдем да пойдем. Теперь все… пропадут. Кто у всевед-травы чудище увидит и не сладит – с ума сойдет или умрет. А как с таким сладишь? И меня…

Она опять дернулась, желая встать, и Борила поднял ее на ноги. Но стоять она не могла и невольно уцепилась за него.

– Оно не придет сюда?

– Не знаю, не знаю… – Борила старательно сохранял суровый вид. – Может прийти. Но ты не бойся. Я тебя чудищу в обиду не дам. Девка такая красивая, толковая, роду хорошего, да? Зачем же ее чудищу отдавать?

– А ты кто? Ты – в-волк?

Живита дрожала от страха, но все сильнее ею овладевало любопытство к этому существу, которое впервые явилось ей зверем, потом стало пригожим молодцем – точно как в сказках, – и обещало за нее постоять.

– Раньше был волком. А теперь человеком хочу стать.

– Но ты же… человек? – Живита оглядела его, сколько получилось.

Руки-ноги человеческие, хвоста нет…

– Я на эту ночь человек. А потом опять волком сделаюсь, если…

– Что – если? – Живита вгляделась в его лицо сквозь густеющие сумерки.