В полночь упадет звезда

Общее гулянье под Божьей горой ожидалось только после того, как девушки покончат со своими обрядами и выйдут с Живой из рощи в луга. Но Амунд, князь плеснецкий, ушел из дома почти на заре, вслед за женщинами, которые отправились набирать травы и ветви. В этот день сам лес приходил в гости в человечье жилье. Повсюду, от самой бедной хижины до княжеской гридницы, пол устилали травой, на стены вешали венки из березовых и кленовых ветвей, в угол над столом ставили срубленную березку, так что домочадцы садились есть под сенью ее ветвей, в запахе древесного сока, будто в лесу. В каждый свободный горшок и кринку ставили пучок цветов и травы, и привычное жилье исчезло, оборачиваясь уголком зеленой рощи.

Амунду не сиделось дома. Сегодня не было ни обычных занятий, ни дел, ни упражнений; даже гриди мылись и причесывались, желая предстать в лучшем виде перед нарядными девками. Амунд смотрел на них, чувствуя себя истинным ётуном из льда и камня – не только по росту, но и по возрасту. Ему шло лишь тридцать первое лето, но ощущал он себя на все три сотни. Тот Амунд, что когда-то женился на Вальде, казался ему другим человеком, лишь слегка на него похожим. А этот, нынешний, устал от тоски по другой деве, по Золотистой Брюнхильд, так устал, как будто тоска эта была серым камнем с бычью голову величиной, и вот уже который месяц он таскал на шее этот камень, днем и ночью, зимой и летом. С которых пор? Он не знал. С прошлой осени, когда Брюнхильд дала ему согласие? С весны четырехлетней давности, когда он впервые понял, что хочет видеть эту деву своей женой? В походе он не так уж много о ней думал – очень далеки от нее были сарацинские страны, да и никто не обещал, что он из похода вернется живым.

И вот он вернулся, но всю радость от привезенной добычи, сознания своей удачи и славы заслонили голубые глаза Золотистой Брюнхильд, ее взгляд – то горделивый и властный, то податливый и нежный, способный растопить даже лед Ётунхейма. Дочь конунга была рождена подобной богине, но была женщиной и жаждала покориться – и от мысли, что эта богиня готова отдаться в его власть, у Амунда переворачивалось сердце в груди. Ее глаза манили, обещали истинное счастье, а без нее и в светлый день ему было темно. Киев, где жила Брюнхильд, представлялся ему земным Асгардом; в его памяти она сияла так ярко, что, казалось, лучи ее красоты должны пробиваться через кровлю княжьего дома.

У этого солнца была своя туча – упрямство отца ее, князя киевского Хельги Хитрого, что обхитрил сам себя, а страдать заставлял Амунда. Однако есть ли хоть один князь на свете, способный одолеть волю богов? И особенно – богинь.

Сегодняшний день, столь радостный для всех молодых, для старого ётуна Амунда оборачивался мучением. Для кого он окунался в холодную реку на заре, для кого расчесывал длинные волосы и приглаживал маленьким костяным гребешком густую бороду – ведь Брюнхильд его не увидит, ее не будет среди нарядных дев Живиной дружины. Для кого красный кафтан сарацинского шелка, с царскими зверями-симоргами – полупсами-полуптицами, – серебряная гривна, звенящая десятком золотых и серебряных перстней, золотые обручья, дорогой златотканый пояс? Собственные телохранители потрясенно присвистнули при виде него, могучего и красивого грозной подавляющей красотой, будто сам Перун – а он с трудом тащил эту мощь, как переполненная огнем и влагой грозовая туча, не находящая, куда пролиться. На что ему это все, если она, его богиня Жива, не видит? Сердце щемило от сожаления, что Брюнхильд нет здесь в этот светлый, душистый день. Что она не сидит за его столом, осененная шелестом пришедших в гости берез. Не ее небесные глаза блестят из-под пышного венка. Что он не может обнять ее сегодня, когда у всех отроков – а то и у людей постарше, – на уме одни объятия. Бесплодная страсть лишь его самого сжигает изнутри. Брюнхильд одна была в его мыслях, как одно солнце в небе.

С утра Амунд бродил по лугам вокруг города, схожий с красным солнцем, но не в пример ему печальный. Гуляли по траве многочисленные стада, издали круторогие коровы – соловые, серые, белые с рыжим или черным, – сами казались цветами. А ему приходило на память:

Коровы тут ходят
Золоторогие,
Черных быков
Немало у турса;
Вдоволь сокровищ,
Вдоволь каменьев,
Только мне Фрейи
Одной не хватало…[44]

Солнце поднималось все выше, заливая золотом зелень. Ветер нес запах трав – такой свежий, пряный, пьянящий, каким он бывает только в эту пору. Этот запах и возбуждает, и наполняет чувством счастья; от него кажется, что сама кровь твоя стала хрустально-прозрачной, как вода из ключа, и притом горячей, как огонь. Ты чист и легок, как ветер, и могуч, как бог.

Издали неслось девичье пение. Приглядевшись, Амунд с вершины холма разобрал, как пестрое шествие движется по тропке между ржаных полей, с нарядной Живой впереди.