В полночь упадет звезда

Карл, давний соратник и доверенный человек Олега, вернулся в Киев «за первым льдом» – то есть сразу, как только вскрылся Днепр в верховьях и лед ушел в нижнее течение, уже свободное. По высокой воде его лодьи менее чем за десять дней домчались от Свинческа, где он провел вторую половину зимы. В Киеве его не было с самой осени, с дожинок. Олег отправил его в Хольмгард сразу, как только через Киев прошел возвращавшийся с Итиля Амунд плеснецкий, – узнать, вернулся ли кто-то из войска северных земель и известно ли Олаву конунгу об исходе всего этого дела.

В Киеве в это время уже все зеленело, скотину выгоняли на луга. Княгиня Бранеслава испекла на Святой горе печенье в виде плуга, серпа, косы: перед началом пахоты и сева их подносят работникам, начиная с самого князя, пашущего «божье поле», и закапывают в борозды, угощая и мать-землю.

Когда Карл со своими спутниками явился в гридницу, встречать его пришла вся княжеская семья, даже Рагнар – ко времени сева тому стало гораздо лучше. Олег обнял Карла, вслед за ним Бранеслава. И если князь лишь окинул своего соратника внимательным взглядом, то княгиня не удержалась от восклицания:

– Кругом давно трава, а у тебя на голове снег никак не растает! Видно, тяжело тебе дорога далась, старинушка! Поседел, как Сивый Дед!

За эту зиму Карл постарел: когда он уезжал, его волосы были рыжеватыми с проседью, а теперь стали почти седыми, лишь с проблесками былой темной рыжины; лицо с крупными чертами побледнело, голубые глаза глубже спрятались в чащу морщин. Однако у него хватило силы духа улыбнуться.

– Пока на голове снег, госпожа, – Карл провел рукой по своим прядям, – это еще не так плохо, как если на голове у человека вырастает зеленая трава!

– Ты здоров ли?

– Сейчас здоров, матушка. Зимой хворал в Хольмгарде. Как доехал туда, прямо и слег. Только к «новому йолю» кое-как поднялся. Сванхейд и моя внучка Ульвхильд[41] хорошо за мной ходили. У Сванхейд, конечно, хватало других забот, а к тому же она опять носила ребенка, но Ульвхильд почти от меня не отходила.

– И что – кого Свандра принесла? – с неизменным женским любопытством спросила Бранеслава.

– Не могу тебе сказать – я уехал оттуда еще до «старого йоля», а ее срок должен настать только в нынешние дни.

– Где же ты был, если уехал от Олава еще до йоля? – удивился Олег.

– Зиму я провел в Свинческе, у Рагнвёр и Улава. Мне бы стоило Улава назвать первым, но его я видел меньше, а по большей части мы провели половину зимы с мудрой госпожой Рагнвёр.

– Куда же делся Улав, если оставил жену с тобою? – лукаво улыбнулась Брюнхильд.

– Это самое главное, что я должен рассказать. Этой зимой, княже, случилась ни много ни мало как война между Олавом из Хольмгарда и хазарами…

– Еще одна война?

Общий крик изумления помешал ему продолжать, потом все заговорили разом – хозяева и гриди. Чего-то подобного ждали – повод мстить хазарам у Олава из Хольмгарда был не менее весомый, чем у Олега, – но трудно было ждать, что он примется за эту месть так скоро.

– Расскажи все по порядку, – приказал Олег.

Он переменился в лице и побледнел, смарагдовые глаза посуровели, будто он узнал об угрозе своей жизни и чести. От взгляда на отца у Брюнхильд екнуло сердце. Она живо сообразила, почему эта весть неприятно поразила его. Это его сын и наследник погиб из-за хазарского вероломства, это он был в первую голову обязан мстить. И вот, пока он спокойно совершал гощение по земле Полянской и поднимал ковши во славу богов и дедов, Олав, которому Грим приходился зятем, уже приступил к этому делу!

– Это длинная сага, и те, чьи имена в ней упоминаются, заслужили вечную славу, – начал Карл, сидя за столом с серебряной чашей пива в руках.

Брюнхильд стояла прямо перед ним, так, чтобы не загораживать его от отца; в руках у нее был медный кувшин, чтобы подлить Карлу пива, если у него от рассказа пересохнет в горле, и под этим предлогом она встала так близко, чтобы не упустить ни слова.

– Начать надо с того, что в первые дни зимы[42] люди Олава вернулись из похода. Они немало потеряли, иные их вожди сами пали, но сыновья Альмунда привели назад чуть более двух тысяч человек – русов, словен, кривичей, мерен. Они привезли очень хорошую добычу – я сам видел и серебро, и цветные одежды, и оружие, и кольчуги. Самой лучшей была та, что составляла долю твоего сына Грима, – размеренно рассказывал Карл, зная, что это очень важно для Олеговой чести. – Может, только в Валгалле есть такие роскошные золотые чаши и такие прекрасные шелковые одежды.

– Как же они в Хольмгард попали? – не без ревности воскликнула Венцеслава.

– Их привезли сыновья Альмунда. Когда Амунд плеснецкий был здесь, он рассказывал, что хотел забрать долю Грима и доставить сюда, но они сказали, что отвезут наследство вождя его жене. Ульвхильд просила передать, что если тебе, княже, нужны эти сокровища, она пришлет половину, хотя свою половину она предпочтет метнуть в Волхов…

Ответили ему изумленные и даже испуганные возгласы.

– Что же так? – удивилась княгиня.

– Похоже, что на сокровище этом, как на кладе Фафнира, лежит проклятье…