В полночь упадет звезда

Лютульв, скорее всего, не понял из ее доводов не слова, но видел, что Горыня говорит с большим чувством. И свои руки не пытался отнять у нее, как будто его сковали железом. Когда она закончила, он слегка кивнул и отступил к лошадям.

Они догнали дружину, когда та, со всеми санями и всадниками, только вышла из Троеславля. Их отсутствие особого внимания не привлекло, лишь бережатые принялись шутить, что, мол, Лютульв сильнее всех не любил Горыню, а теперь у них вон как сладилось! Даже зима не помеха! Горыня пропускала эти шутки мимо ушей – дренгам только дай поговорить, у кого с кем «сладилось». Брюнхильд она коротко рассказала шепотом, как они съездили, и та кивнула.

– Никому не рассказывай. Лютульва я предупрежу. Но теперь… – Брюнхильд поколебалась, – я все больше думаю, что Рагнарова хворь без этой жабы не обошлась.

– Может, все же князю рассказать? Дело-то важное.

– Если это так, то придется спрашивать ответа и с Семигостя – он ее пригрел здесь. И выйдет… он хочет сосватать меня за своего сынка, и если потом мой брат умрет… Понимаешь?

– Его сынок сможет бороться с Предславом за Олегов стол?

– Да. Но я должна сперва подумать, как с этим быть. Не хочу ссорить отца с Семигостем. Он человек важный. И знаешь что? – Брюнхильд в седле потянулась к Горыне и зашептала: – Когда я выйду за того, за кого собираюсь выйти, им всем будет не нужна смерть Рагнара, она им тогда не принесет никакой пользы. И чем быстрее я это сделаю, тем меньше вреда они успеют ему причинить, понимаешь?

– Так надо послать ему весть, чтобы он поскорее… придумал что-нибудь, – оживившись, зашептала в ответ Горыня.

Выходит, чем быстрее исполнится желание Амунда, тем лучше будет и для Рагнара! Ах если бы им с Брюнхильд поскорее умчаться в Плеснецк, оставив всех этих ведьмарок позади!

– Я подумаю об этом, – пообещала Брюнхильд.

Глава 4

Через три дня княжеский обоз приближался к Любечу – самому северному городу из тех, которые посещало Олегово гощение. Этот город возник еще в Киевы времена, до первых варягов, и никто не мог точно сказать, кто такой был этот Люб – Любомир или Любослав, первым севший на горе у днепровских проток. В этой равнинной местности пригорок, вознесенный над рекой на «малый перестрел», был наилучшим местом для жизни и обороны. С верхней площадки городка открывался широкий вид на реку и на дальние поля; правда, сейчас, зимой, со всех сторон расстилалась безграничная белизна снегов. На самой вершине располагался княжеский погост, выстроенный Олегом лет двадцать назад, а у подножия горы жили северянские роды, переселенные сюда после покорения части Левобережья. Знатные люди левого берега много взяли от хазар и гордились своим отличием от полян-оратаев. Однако и они покорно вышли на призывный звук рога, чтобы встретить князя киевского караваем на рушнике и проводить его в дружинный дом, где уже несколько дней топили очаги.

Только этим вечером Брюнхильд, обдумав свое приключение в Троеславле, решилась кое-что поведать отцу. Олег сам помог ей. Проходя у нее за спиной, он наклонился и поцеловал дочь в макушку – среди всех его забот ее присутствие служило ему немалым утешением.

– Чует мое сердце, завтра и Добромысл к тебе присватываться начнет, – сказал он и сел рядом с Брюнхильд, перед миской с дымящейся кашей. – Придется нам между женихов состязание устраивать, как в сказании.

– Я вот что подумала, – тихо начала Брюнхильд, не улыбнувшись, как улыбнулась бы всякая дева на ее месте. Она уже знала, чьей женой хочет стать, и притязания всех прочих причиняли ей лишь досаду. – В Троеславле мне боярыня и ее дочери рассказывали, что есть у них ведьмарка большой силы, что может любыми хворями повелевать. Я и подумала: ведь кто умеет хворь выгнать, тот умеет и наслать. А Семигость сватал меня за сына… Понимаешь?

– Понимаю, – Олег живо уловил главное и слегка нахмурился. – Что за ведьмарка, откуда?

– Они много-то не рассказали. То ли боятся, то ли сами мало что знают. Неведомая женщина, два лета назад явилась им прямо в лесу, Ярилиной ночью, будто из Сумежья вышла. На люди не показывается, так и сидит в лесу. О себе ничего не сказала, кроме имени, да и то, сразу видно, сама придумала. Благодан раз обмолвился, что она их корня, оттого Семигость ее принял, велел кормить и не трогать. Но как же она может быть их корня, если кроме боярина ее не знает ни одна душа? Не баба, а мечта и есть!

– А что мне не сказали сразу? Я бы попытал, что за мечта у них завелась.

– Батюшка, послушай! – Брюнхильд взяла Олега за руку, лежащую на столе возле забытой костяной ложки. – Даже если та ведьмарка на Рагнара хворь наслала, им это на пользу пойдет, только если они меня для Благодана высватают. А если нет – что им за важность, Рагнар будет в Киеве сидеть или Предслав?

– К чему ты клонишь? Я их не сильно-то обнадежил…

– Если бы они все, Семигость и Добромысл, знали, что ты уже выбрал для меня мужа, то им стало бы незачем на Рагнара умышлять. Ну, если этот муж будет не из них.

– У меня пока такого нет… – задумчиво ответил Олег, заглядывая в глаза дочери.