В одном лице

Однако за те два года, что Ричард Эббот оставался новичком в нашем городе, он так и не смог убедить мисс Фрост принять участие хотя бы в одной пьесе Шекспира в Клубе драмы академии Фейворит-Ривер.

— Едва ли, Ричард, — отвечала ему мисс Фрост. — Я вовсе не уверена, что мальчикам будет полезно, если я, скажем так, выйду к рампе — я хочу сказать, это же мальчишки, они еще юны и очень впечатлительны.

— Мисс Фрост, но ведь Шекспир может быть и веселым, — не соглашался Ричард. — Мы можем поставить пьесу просто удовольствия ради.

— Едва ли, Ричард, — повторила она и, похоже, больше об этом говорить не желала. Мисс Фрост не играла Шекспира — или не хотела играть его для этих «впечатлительных» мальчишек. Я не знал, что и думать об ее отказе; ее игра всегда меня волновала — хотя я и не нуждался в дополнительных поводах, чтобы любить и желать ее.

Но с первых дней учебы в Фейворит-Ривер я очутился среди множества парней постарше; большинство оказались не особенно дружелюбными, а некоторые приводили меня в смятение. Я издали восхищался одним поразительно красивым парнем из борцовской команды академии; и не только из-за его великолепного тела. (Издали — потому что поначалу делал все возможное, чтобы держаться от него подальше.) Вот вам и влюбленность в кого не следует! Старшеклассники через слово (и нет, это не было плодом моего воображения!) вставляли «гомик», «педик» и «голубой»; мне казалось, что ничего хуже о человеке сказать невозможно.

Может быть, мои влюбленности в кого не следует были частью генетического набора, который я унаследовал от отца-связиста? Забавно, но как раз в этом я сомневался; я считал, что именно эти влюбленности — полностью моя вина: разве не был сержант чересчур женолюбив? Разве не так назвала его моя задиристая кузина Джерри? Она, скорее всего, услышала что-то подобное от дяди Боба или тети Мюриэл. (Разве «женолюбивый» не было словцом, характерным для тети Мюриэл?)

Наверное, нужно было поговорить обо всем этом с Ричардом Эбботом, но я этого не сделал; я не осмелился заикнуться об этом и мисс Фрост. Я помалкивал о своих несчастных влюбленностях — как обычно и поступают дети.

Я начал сторониться городской библиотеки Ферст-Систер. Должно быть, мне казалось, что мисс Фрост достаточно умна, чтобы почувствовать, что я ей неверен — пусть даже только в воображении. На самом деле первые два года учебы в Фейворит-Ривер практически полностью прошли в фантазиях, и в моей жизни появилась новая библиотека — более современная и ярко освещенная библиотека академии. Там я делал домашние задания и предпринимал первые робкие попытки писать.

Был ли я единственным в мужском интернате, кто получал эротическое удовольствие от борцовских поединков? Очень сомневаюсь; но такие, как я, обычно предпочитают не высовываться.

От неподобающих влюбленностей то в одного, то в другого соученика я перешел к мастурбации при сомнительной поддержке одного из маминых каталогов белья. Мое внимание привлекали страницы с лифчиками и корсетами. Моделями для демонстрации корсетов служили в основном взрослые женщины. С ними я начал первые свои творческие упражнения — по крайней мере, вырезать и наклеивать у меня получалось неплохо. Я отрезал головы у женщин постарше и приклеивал их к телам молоденьких девушек-моделей в тренировочных лифчиках; так передо мной представала мисс Фрост, пускай (как и многое другое) всего лишь в воображении.

Девочки моего возраста, как правило, меня не интересовали. Зато у меня возникло странное влечение к некрасивой и плоскогрудой миссис Хедли — наверное, из-за того, что мы часто виделись и она искренне интересовалась мной (или, по крайней мере, моим растущим списком непроизносимых слов).

— Билли, какие слова тебе сложнее всего выговаривать? — спросила она однажды, когда они с мистером Хедли (и с громогласной Элейн) ужинали вместе с нами.

— Ему не дается слово «библиотека», — объявила Элейн, как всегда, четко и громко. (Мой интерес к Элейн в сексуальном плане равнялся нулю, но в остальном она нравилась мне все больше. Она никогда не издевалась над моими речевыми ошибками; видимо, она так же искренне, как и ее мать, хотела помочь мне говорить правильно.)

— Я спрашивала Билли, Элейн, — сказала миссис Хедли.

— Думаю, Элейн не хуже меня знает, с какими словами мне труднее всего, — сказал я.

— Билли все время говорит «зловещный», — продолжила Элейн.

— А еще я говорю «чшлен», — отважился я.

— Понятно, — сказала Марта Хедли.

— Только не проси его сказать это во множественном числе, — сказала Элейн матери.

Если бы в то время академия Фейворит-Ривер принимала девочек, возможно, мы с Элейн Хедли подружились бы быстрее, но мне не довелось учиться вместе с ней. Мы так часто виделись только потому, что супруги Хедли много общались с мамой и Ричардом — они крепко сдружились.

Итак, время от времени я представлял в тренировочном лифчике невзрачную и плоскогрудую Марту Хедли — и, рассматривая юных моделей в маминых каталогах одежды, думал о ее маленькой груди.