В одном лице

В мои тринадцать, переходящие в четырнадцать, неопытность меня не смущала. Фейгин виделся мне очаровательным мерзавцем, Билл Сайкс наводил ужас — даже его пес, Фонарик, и тот был воплощенная свирепость. Ловкий Плут соблазнял, даже целовал меня в сновидениях — самый сноровистый и обаятельный из всех карманников. Я рыдал, когда Сайкс убил добросердечную Нэнси, но рыдал я и над верным Фонариком, который прыгнул с парапета на плечи мертвеца. (Пес промахнулся и размозжил себе голову о камень.)

— Мелодраматично, не правда ли? — спросила меня мисс Фрост. — Да и сам Оливер слишком часто плачет; он скорее воплощение неиссякаемой страсти Диккенса к страдающим детям, чем полноценный персонаж.

Мисс Фрост сказала мне, что Диккенс лучше раскрыл эти темы в более зрелых своих романах, особенно в «Дэвиде Копперфильде», которого я получил от нее следующим, и в «Больших надеждах», которых мне еще предстояло дождаться.

Когда мистер Браунлоу привел Оливера к «страшным стенам Ньюгейта, скрывавшим столько страдания и столько невыразимой тоски», где ожидал повешения Фейгин, я рыдал и о бедняге Фейгине.

— Если мальчик плачет над романом — это добрый знак, — уверила меня мисс Фрост.

— Добрый знак? — переспросил я.

— Это значит, что ты добросердечнее большинства мальчишек. — Вот и все, что она сказала о моих рыданиях.

Я зарывался в книги «с безрассудством грабителя, вломившегося в роскошный особняк», по выражению мисс Фрост, и однажды она сказала:

— Уильям, не торопись. Смакуй, не глотай кусками. А если тебе нравится книга, возьми из нее самое любимое предложение и затверди наизусть. Так ты не забудешь язык истории, которая растрогала тебя до слез.

(Если мисс Фрост считала Оливера плаксой, интересно, что же она думала обо мне.) Увы, я уже не помню, какое я выбрал предложение из «Оливера Твиста».

После «Дэвида Копперфильда» мисс Фрост позволила мне отведать Томаса Харди. Кажется, мне было тогда почти пятнадцать? Думаю, да; так получилось, что Ричард Эббот проходил тот же роман Харди с учениками Фейворит-Ривер, только они были уже старшеклассниками, а я тогда был всего лишь в восьмом классе, в этом я точно уверен.

Помню, как я недоверчиво посмотрел на заглавие — «Тэсс из рода д’Эрбервиллей» — и с явным разочарованием спросил мисс Фрост:

— Это что, про девчонку?

— Да, Уильям, — про очень невезучую девчонку, — мгновенно ответила мисс Фрост. — Но что важнее для тебя как для молодого человека, это книга о мужчинах, которых она встречает. Не дай тебе бог, Уильям, когда-нибудь стать таким, как те мужчины, с которыми повстречалась Тэсс.

— Вот оно что, — сказал я. Вскоре я понял, что она имела в виду, говоря о мужчинах, с которыми повстречалась Тэсс; и действительно, я не хотел бы сделаться похожим на них.

Об Энджеле Клэре мисс Фрост сказала только: «Та еще лапша». А когда я непонимающе на нее взглянул, пояснила:

— Как переваренная вермишель, Уильям, — вялый, мягкотелый, безвольный.

— Вот оно что.

После школы я мчался домой — читать, скорее читать! Я несся по страницам книг, не в силах послушаться мисс Фрост и притормозить. Каждый вечер после ужина я летел в публичную библиотеку Ферст-Систер. Я взял за образец детство Ричарда Эббота — и буквально жил в библиотеке, особенно по выходным. Мисс Фрост вечно заставляла меня пересесть на тот диван или стул, где освещение было поярче.

— Уильям, не порти глаза. Они тебе еще пригодятся, раз уж ты всерьез взялся за чтение.

Как-то вдруг оказалось, что мне уже пятнадцать. Настало время «Больших надежд» — впервые в жизни мне захотелось перечитать книгу, — и у нас с мисс Фрост вышел тот неловкий разговор о моем желании стать писателем. (Это было не единственное мое желание, как вам уже известно, но второе желание я с ней обсуждать не стал — по крайней мере тогда.)

Так же неожиданно пришло время поступать в академию Фейворит-Ривер. Именно мисс Фрост, всячески способствовавшая моему общему образованию, открыла мне, какой удачей для меня стала свадьба мамы с Ричардом Эбботом. Поскольку они поженились летом 1957‑го — а точнее, поскольку Ричард Эббот официально меня усыновил, — я превратился из Уильяма Фрэнсиса Дина-младшего в Уильяма Маршалла Эббота. Так что я начал обучение в старших классах под новым именем — и был этому рад!

Ричард жил в преподавательской квартире в одном из общежитий интерната, и мы с мамой переехали к нему; мне даже досталась отдельная комната. Общежитие было недалеко от Ривер-Стрит, где стоял дом бабушки с дедушкой, и я часто их навещал. Пусть бабушку я недолюбливал, зато деда обожал; конечно, я по-прежнему видел дедушку на сцене, в женских образах, но с началом учебы в академии я уже не мог присутствовать на всех репетициях «Актеров Ферст-Систер».