В одном лице

Никто, и менее всех суицидальный норвежец, не мог объяснить четырнадцатилетней Элейн Хедли, действительно ли Хедвиг намеревается застрелить дикую утку и случайно попадает в себя, или же — как говорит доктор Реллинг — Хедвиг убивает себя намеренно. Тем не менее из Элейн вышла отличная Хедвиг — по крайней мере, реплики она произносила громко и отчетливо.

Одновременно грустно и смешно звучала фраза доктора о пуле, попавшей в сердце Хедвиг: «Пуля попала в грудь». (Никакой груди у бедняжки Элейн не было и в помине.)

— Дикая утка! — вскрикивает четырнадцатилетняя Хедвиг, заставляя зрителей вздрогнуть.

Это происходит как раз перед ее уходом со сцены. Ремарка гласит: «Прокрадывается к полкам, достает пистолет». Что ж, у нас выходило немного иначе. Элейн Хедли хватала пистолет и, потрясая им, громко топала за кулисы.

Больше всего Элейн переживала, что в пьесе нет ни слова о дальнейшей судьбе дикой утки.

— Бедняжка! — сокрушалась Элейн. — Она же ранена! Она пыталась утопиться! Но эта ужасная собака вытащила ее со дна моря. А они еще держат утку на чердаке! Разве может дикая утка жить на чердаке?! А после того как Хедвиг кончает с собой, кто поручится, что психанутый старый вояка — или даже этот нытик Ялмар — просто ее не пристрелит?! Просто ужас, как обращаются с этой уткой!

Разумеется, то сострадание, которого столь ревностно добивался Генрик Ибсен и которое старался вызвать у своих простодушных зрителей Нильс Боркман, предназначалось вовсе не утке. Но Элейн Хедли, тогда еще слишком юная и слишком невинная, пронесет через всю жизнь отголосок своего участия в той бессмысленной мелодраме, что сотворил из «Дикой утки» Нильс Боркман.

До сего дня мне не приходилось видеть профессиональной постановки этой пьесы; ее правильное, насколько это вообще возможно, исполнение может оказаться невыносимым для зрителя. Но Элейн Хедли станет моим хорошим другом, и я не готов предать Элейн, оспаривая ее интерпретацию пьесы. Гина (мисс Фрост) заслуживает сострадания намного больше, чем другие персонажи, но именно дикая утка — нам даже ни разу не показывают эту дурацкую птицу! — завоевала львиную долю сочувствия Элейн. Оставшийся без ответа или вовсе не имеющий ответа вопрос — «А что будет с уткой?» — нашел во мне отклик. Он станет одним из наших с Элейн приветствий при встрече. У всех детей есть свой тайный язык.

Дедушка Гарри вовсе не стремился получить роль в «Дикой утке»; он был даже готов симулировать ларингит, только бы не участвовать в этой постановке. Кроме того, дедушка Гарри уже немного устал подчиняться режиссерским указаниям своего старого делового партнера Нильса Боркмана.

Ричард Эббот тем временем развил в нашей добропорядочной академии бурную деятельность: он не просто преподавал Шекспира безотрадно однополым ученикам Фейворит-Ривер — Ричард ставил его на сцене и на женские роли брал настоящих девушек и женщин. (Или специалиста по перевоплощению в женщин, то есть Гарри Маршалла, который, по крайней мере, мог научить старшеклассников, как изображать девушек и женщин.) Ричард Эббот не только женился на моей брошенной матери и пробудил во мне влюбленность; вдобавок он нашел родственную душу в дедушке Гарри, который (особенно в женском образе) явно предпочитал видеть режиссером Ричарда, а не меланхоличного норвежца.

В те первые два года, когда Ричард Эббот выступал с «Актерами Ферст-Систер» — а также преподавал и ставил Шекспира в академии Фейворит-Ривер, — был один случай, когда дедушка Гарри поддался искушению. В бесконечном списке пьес Агаты Кристи, ожидавших своей очереди, были и пьесы с участием Эркюля Пуаро, пухлого бельгийца, известного мастера выводить убийц на чистую воду. И тетя Мюриэл, и дедушка Гарри множество раз играли мисс Марпл, но в Ферст-Систер был, как сказала бы тетя Мюриэл, дефицит пухлых бельгийцев, подходящих на роль Пуаро.

Ричард Эббот не играл толстяков и вообще отказывался участвовать в постановках Агаты Кристи. У нас попросту не было Эркюля Пуаро, и Боркман, вспоминая об этом, мрачнел и начинал поглядывать по сторонам в поисках ближайшего фьорда.

— Нильс, тут напрашивается одна идея, — в один прекрасный день предложил озабоченному норвежцу дедушка Гарри. — Зачем нам непременно Эркюль Пуаро? Может, согласишься на Эрмион?

Вот так и случилось, что любительский театр Ферст-Систер поставил «Черный кофе» с дедушкой Гарри в роли холеной, проворной (и почти по-балетному изящной) бельгийки Эрмион Пуаро. Из сейфа похищена формула взрывчатки, сэр Клод отравлен, ну и так далее. Пьеса была не менее заурядной, чем прочие пьесы Агаты Кристи, но дед в роли Эрмион сорвал овацию.

— Агата Кристи в гробу вертится, отец, — неодобрительно сказала тетя Мюриэл.

— И сдается мне, еще как вертится, Гарольд! — встряла бабушка.

— Агата Кристи еще жива, Вики, — сообщил дед бабушке Виктории, подмигнув мне. — Агата Кристи, Мюриэл, еще живее всех живых.

Как же я его обожал — особенно когда он был ей!