В одном лице

Я знал, что разрыдаюсь, если брошу хотя бы один взгляд на Тома Аткинса — тот опять рассмеялся и тут же снова закашлялся и начал хватать ртом воздух, — так что я продолжал смотреть на рыжеволосую копию Тома, на его любимого пятнадцатилетнего сына, и заговорил, будто следуя тому же сценарию:

— Ну, для начала, я взял с собой одну книгу, но твой папа требовал, чтобы я читал ее только вслух.

— Всю книгу вслух?! — недоверчиво воскликнул Питер.

— Да. Нам было по девятнадцать лет, но он заставил меня прочесть ему весь роман целиком. И твой папа просто ненавидел эту книгу: понимаешь, он ревновал меня к героине; он не хотел ни на минуту оставлять меня с ней наедине, — объяснил я Питеру. Мальчик восторженно внимал. (Я понял, что происходит, — это было прослушивание.)

Видимо, кислород все-таки немного действовал — или Тому так казалось, — поскольку теперь Аткинс лежал с закрытыми глазами и улыбался. Это была почти та же дурацкая улыбка, которую я помнил, если не обращать внимания на пятна Candida.

— Как можно ревновать к женщине из книжки? — спросил меня Питер Аткинс. — Это ведь не по-настоящему — это выдуманная история, да?

— Точно, — сказал я Питеру. — И это история о несчастной женщине. Она все время была несчастна, а в конце отравилась и умерла. Но твой папа ненавидел даже ноги этой женщины!

— Даже ноги! — воскликнул мальчик со смехом.

— Питер! — услышали мы голос его матери. — Иди сюда, дай отцу отдохнуть!

Как выяснилось, мое прослушивание было обречено с самого начала.

«Все было спланировано — они все отрепетировали. Ты ведь понимаешь, правда, Билли?» — спросила Элейн, уже когда мы ехали обратно.

«Теперь понимаю», — сказал я. (Но тогда я этого не понимал.)

Питер вышел из комнаты, не успел я толком начать! Я мог бы еще многое порассказать о том лете, которое мы с Томом Аткинсом провели в Европе, но юный Питер уже исчез. Я думал, что бедный Том заснул, но он стянул со рта и носа кислородную маску и — все еще не открывая глаз — нашел мое запястье и схватился за него холодной рукой. (Сначала мне показалось, что это старый пес ткнулся в меня носом.) Теперь Том Аткинс не улыбался; должно быть, он почувствовал, что мы остались одни. Думаю, Том тоже знал, что кислород не помогает; думаю, он знал, что кислород ему не поможет уже никогда. Его лицо было влажным от слез.

— Билл, там правда вечная тьма? — спросил Аткинс. — Там правда ждет чудовищное лицо?

— Нет, Том, нет, — попытался убедить его я. — Там или просто тьма — без чудовищ, вообще без ничего, — или свет, самый прекрасный во вселенной, и множество всяких чудес.

— Так или иначе, никаких чудовищ — верно, Билл? — спросил бедный Том.

— Совершенно верно, Том, — никаких чудовищ при любом раскладе.

Я чувствовал, что кто-то стоит позади меня, в дверном проеме. Это оказался Питер; он вернулся — и я не знал, как давно он там стоит и что он слышал.

— Чудовищное лицо и вечная тьма — это из той же книги? — спросил мальчик. — Это тоже выдумка?

— Ха! — воскликнул Аткинс. — Хороший вопрос, Питер. Что ты на это ответишь, Билл?

Затем он начал кашлять и еще яростнее хватать ртом воздух; мальчик бросился к отцу и помог ему прижать к лицу маску, но от кислорода не было проку. Легкие Аткинса не работали как следует — он просто не мог вдохнуть достаточно воздуха.

— Это какое-то испытание, Том? — спросил я старого друга. — Что тебе от меня нужно?

Питер Аткинс молча стоял и смотрел на нас. Он помог отцу стянуть маску со рта.

— Когда умираешь, Билл, все превращается в испытание. Вот увидишь, — сказал Том; с помощью сына Аткинс начал снова надевать маску, но неожиданно прервал это бессмысленное занятие.

— Это выдумка, Питер, — сказал я мальчику. — И та несчастная женщина, которая отравилась, — даже ее ноги выдуманы. Это все ненастоящее — и чудовищное лицо во тьме тоже. Все это фантазия, — сказал я.

— Но с нами-то все на самом деле? — спросил мальчик. — Мама и папа умирают, и это не выдумка, да?

— Да, — ответил я. — Ты всегда сможешь со мной связаться, Питер, — вдруг сказал я. — Я буду рядом, если понадоблюсь, обещаю.

— Ну вот! — воскликнул Питер, обращаясь не ко мне, а к отцу. — Он это сказал! Теперь ты доволен? А вот я — нет! — выкрикнул он.

— Питер! — позвала его мать. — Дай отцу отдохнуть! Питер!

— Иду! — крикнул мальчик и выбежал из комнаты.

Том Аткинс снова закрыл глаза.

— Дай знать, когда мы останемся одни, Билл, — выдохнул он, отведя кислородную маску от лица; но было заметно, что — какое бы слабое облегчение ни давал ему кислород — ему не терпится снова вернуть ее на место.

— Мы одни, — сказал я.

— Я его видел, — хрипло прошептал Том. — Он совсем не то, что мы думали, — он больше похож на нас, чем мы могли себе представить. Билл, он прекрасен!

— Кто прекрасен, Том? Кто похож на нас? — спросил я, но я уже чувствовал, что он сменил тему разговора; лишь об одном человеке мы с Томом всегда говорили втайне и со страхом, с любовью и ненавистью.

— Ты знаешь, о ком я, Билл, — я его видел, — прошептал Аткинс.

— Киттредж? — прошептал я в ответ.