В грозный час

В нескольких местах татары сумели подойти вплотную и, хватаясь прямо за щиты, пытались руками поломать скрепы. Казаки, отбиваясь от нападавших, рубились отчаянно. Слышался сплошной сабельный лязг, поднятая пыль смешивалась с плывущим над землёй пороховым дымом, чьи-то вопли прорывались через общий шум, но вот наступил момент, когда напряжённо следивший за ходом боя Хворостинин понял: пора!

– Пали! – зычно, перекрывая шум битвы, выкрикнул воевода, и громогласный рокот слаженный стрельбы разнёсся по округе.

Общий залп тюфенгов, мушкетов и пищалей буквально снёс нападающих со склона. Возы раздвинулись, казаки, стрельцы и рейтары через эти проходы ринулись на татар, и закипела сеча. Опомнившиеся от огненного удара янычары сомкнули ряды, и казалось, вот-вот они возьмут верх, как вдруг где-то позади ханского войска возник слитный конский топот. Это большой воевода, услыхав пушечный сигнал, как и было условлено, бросил всю поместную конницу на татар. Ещё немного, и всадники Воротынского врезались в ряды ордынцев. Решив, что это подошло царское войско, теснимая с двух сторон татарва смешалась и, не сумев оказать сопротивление, в полном расстройстве побежала к ханскому стану…

Глава 12

Ранним утром чутко спавший в тревожном ожидании наступающего дня гуляй-город подняла взбудораживающая весть:

– Татары ушли!

Воротынский немедля вызвал к себе воевод и в их присутствии выслушал лазутчиков. По их словам, хан, ещё ночью свернув лагерь, тайком увёл своих ордынцев по Серпуховскому шляху назад к Оке. Правда, Девлет-Гирей оставил на дороге крепкий заслон, чтобы обезопасить себя от возможной погони.

Судя по всему, сомневаться в этом не приходилось, и Воротынский, отпустив лазутчиков, по очереди посмотрел на воевод, которые остались в шатре, дожидаясь его решения:

– Ну, что будем делать?..

Воеводы переглянулись, и, выражая общее мнение, Хворостинин твёрдо заявил:

– Немедля сбить заслон и гнать хана!

Большой воевода помедлил с ответом. Потери за время сражения были велики, но, похоже, и Девлет-Гирей, потерпев поражение, отказался от похода на Москву. Однако Воротынский хорошо понимал: дать хану уйти просто так нельзя, и он, выражая своё согласие, коротко бросил:

– С Богом, наконь!

Через малое время из распахнутых ворот гуляй-города вылетела поместная конница и, обходя вкруговую лес, понеслась к Серпуховскому шляху. Похоже, ордынцы не ждали столь быстрого нападения, но поначалу дрались стойко, однако, когда часть дворян зашла сзади, отрезая путь отступления, татары подались назад. Сеча была жестокой, но московиты уже знали, что хан бежит, и одно это придавало им сил. В какой-то момент казалось, будто татары сумеют удержать шлях, но внезапно дух ордынцев надломился, сопротивление ослабело, и они, спасаясь бегством, понеслись прочь.

Теперь, после оглушительного разгрома Орды, всё изменилось. Воротынский знал: сейчас главное – не дать Девлет-Гирею уйти, однако большой воевода опасался, как бы хан не собрал уцелевшую часть своего войска вокруг остававшегося за Окой отряда, и князь решил отправить к засечной линии казаков Черкашенина с наказом разгромить угнездившихся на другом берегу ордынцев. Едва татарский заслон был сбит, большой воевода вызвал атамана и, развернув перед ним план, строго напутствовал:

– Вот смотри, сейчас хан наверняка за Оку уходит. На Сенькин брод ему далеко, а брод у Дракина ближе. Опять же, напротив Серпухова татарва оставалась, значит Девлет-хан туда побежит. Закрой ему дорогу, а тех ордынцев, что ждут там, сбей от реки.

– Ну да, а то ж соберутся, – кивнул Черкашенин и тут же деловито начал прикидывать по плану, далеко ли от брода до татарского стана.

– Тогда с Богом. – И, больше ничего не поясняя, Воротынский свернул план.

Сборы донцов особо времени не заняли, и после долгой скачки по Серпуховской дороге, добивая по пути беспорядочно бегущих татар, казаки вышли к речному порубежью. Тимоха Чуев, теперь уже особо доверенный сотник атамана, прискакал со своими казаками к засечному острогу одним из первых. Дозорцы, засевшие там, признав своих, отворили ворота, и Тимоха, оставив коня во дворе, уже знакомым путём поднялся по лестнице к смотровой башенке, где неотлучно находившийся там его давний знакомец дворянин Степан Чикин вместо приветствия встретил казака вопросом:

– Как татарва?

– Разбили хана, – коротко сообщил Чуев и начал пристально вглядываться в заречье.

– Как удалось? – обрадовался старший дозорцев.

Тимоха, не приметив на том берегу ордынцев, повернулся к Чикину:

– Большой воевода хана за хвост ухватил, а сам град-обоз поставил. Татарва от злости к самым щитам полезла, а мы их – огненным боем. А как они отхлынули, мы возы раздвинули и в съёмном бою одолели.

– Выходит, хан маху дал, тюфенги тут оставил, а сам на Москву пошёл? – предположил дворянин.

– Это верно, у хана только самопалы[109] имелись. Будь его пушки там, мы б в град-обозе не усидели, – согласился со старшим дозорцев Тимоха и снова стал смотреть на другой берег.