В году тринадцать месяцев

Про технику — мои собственные слова. Она их специально сказала, со значением, чтобы напомнить наш старый разговор.

— Хоть сейчас, — говорю.

— Прекрасно, ловлю на слове.

А меня и ловить нечего. Если я сказал приду, то, значит, приду. И, конечно, пришел, как положено, с инструментом. Между нами говоря, мне давно хотелось в патефоне покопаться. Когда я навык приобрел, патефонов уж ни у кого не было, и я ни один патефон изнутри в глаза не видел.

Татьяна встретила меня, смеется.

— Все-таки пришел, — и попросила Юрия достать из кладовки эту музыкальную шкатулку девятнадцатого века. Он достал и сразу ушел, показал полное презрение к музыке.

Чиню ящичек, не торопясь беседуем. А куда спешить?

— В свадебное путешествие не ездили? — спрашиваю.

— Нет. А зачем?

— Надо. Положено. Я, когда женюсь, обязательно поеду в свадебное путешествие в Среднюю Азию… В Ереван, в Тбилиси, в Ташкент, в Пахтакор.

Она расхохоталась. Смешно ей стало, что я в свадебное путешествие поеду. Насмеялась, а потом почему-то сказала:

— Сколько ты книг по философии прочитал, но какой же ты, Вовка, в некоторых вопросах дремучий.

— В каких вопросах?

— В географии.

— Ну, географию я получше других знаю, — обиделся я, — может, Ереван и не в Средней Азии находится, а Ташкент и Пахтакор точно там, я эти города как свои пять пальцев знаю.

Ну, я, конечно, ковыряюсь, а она меня оставила наедине с патефоном, сказала, что пойдет в магазин купить самый большой арбуз. Я даже вида не подал. Иди, иди покупай. Только ни к чему эта красно-зеленая полосатая овощь. Все ж ясно и без очков. Почувствовала, что я с нее денег за ремонт не возьму, и подумала: куплю-ка я арбуз, приглашу его есть, и будем квиты, натуральный обмен хозяйства. А я твердо решил не брать с нее никаких плат, даже арбузами.

Вернулась она с двумя авоськами килограммов по девять. И с Иркой Виноградовой. Пригласила по-соседски на арбуз.

Я как увидел Ирку, колесико у меня вырвалось из рук и покатилось через всю комнату. Столько ее не видел, почти все лето, и вот она вошла, такая красивая, загорелая, а волосы косичками, как у восьмилетней девчонки из четвертого подъезда. Ирка подняла колесико и отдала его мне. Я взял и даже поздороваться забыл.

А Татьяна хлопочет над арбузом, объясняет Ирке:

— Я ведь женщина с патефоном. От матери остался. Решила вот починить и послушать музыку того времени.

— Это интересно, — говорит Ирка.

Механизм оказался совсем несложным. И даже испорчен не был. Я протер его от пыли, и он у меня закрутился. Ирка Виноградова и Татьяна не видели, что он закрутился, я незаметно поставил пластинку и пустил на полную громкость «Любимый город может спать спокойно». Только она оказалась с царапиной. И как заткнулась на одном месте, так пять раз, наверное, повторила: «Любимый город может спать спокойно, любимый город может спать спокойно, любимый город может спать спокойно», пока я не столкнул иголку.

Татьяна Осипова, тьфу, Демонова прослушала и говорит:

— Почему-то я думала, что это моя любимая песня.

— А что? Плохая? — сказал я.

— Так ведь любимый город не спал спокойно.

А я об этом и не подумал, и Ирка тоже. Она сама сказала, что не подумала. Всем стало грустно, что любимый город наш не спал спокойно, я вспомнил, как мы с Татьяной из одного и того же чайника поливали цветы после освобождения города от немцев. И Ирке Виноградовой тоже грустно стало. Наверное, подумала про портрет генерала на стене.

Потом я «Темную ночь» поставил, потом еще другие пластинки про войну. У Татьяны ни одной пластинки не оказалось в коробке на мирную тему.

А арбуз разрезанный так и лежал на столе. Таисия Семеновна Демонова услышала, что старые пластинки играют, зашла послушать и заплакала почему-то. Наверное у нее муж тоже погиб на фронте, я про нее ничего не знаю, не интересовался как-то, надо у бабы Зины спросить.

Вообще-то я привык в гостях находиться, покуда вещь не исправлена. Уходить мне, конечно, не хотелось, но я стал собирать инструмент. Татьяна отобрала у меня чемоданчик.

— Садись ешь арбуз.

— Не буду.

— Почему?

— Аппетиту нет.

Аппетит у меня, конечно, хороший, особенно на арбузы. Мы с Генкой Морозовым в трампарке во время перерыва иногда по четыре арбуза катаем к своему столику. А тут я сделал себе мысленное внушение, чтобы ни за что не принимать от Татьяны плату. Она мне, можно сказать, как родная. И про войну мы с ней одни и те же пластинки помним, и матери у нас вроде бы там на кладбище после смерти породнились. Я про это Татьяне Осиповой не говорил, но почувствовал, что она про это и сама знает.

Арбуз я не стал есть, патефон починил, думаю, уходить надо, а уходить не хочется, потому что Ирка Виноградова сидит здесь и ест большую красную скибку. И рот у нее от уха до уха в арбузе, и на щеке прилипло семечко. Такая она красивая с этим семечком на щеке, что я никак не мог уйти, и арбуз я тоже не мог есть по экономическим и нравственным соображениям. Что делать?

— Я лучше так посижу.

— Да почему ж ты арбуз не хочешь есть? — удивилась Татьяна.