В году тринадцать месяцев

Борис занялся меню, а Николай и Анатолий с любопытством принялись разглядывать Юрия. Они смотрели в его сторону не назойливо, исподволь, вроде бы нечаянно, вроде бы интересуясь дверью, в которую вот-вот должен войти долгожданный знакомый.

— Муж Татьяны что-то хмурый сегодня, — сказал Николай.

— Да, — согласился Анатолий.

— А что, если нам пригласить его к себе за столик? — встрепенулся Борис.

Анатолий покачал головой.

— Он же не один, с Татьяной. Вон лежит ее сумочка, — он вздохнул, улыбнулся, пошутил: — А зря мы ее, кабальеро, отдали за него замуж.

— Почему? — весело не согласился Борис. — Он хороший парень.

— А мы что, плохие?

— Да, а мы что, никуда не годимся? — поддержал Николай. Борис не ответил. Он приподнялся чуть-чуть, и попытался поймать за фартук пробегавшую мимо официантку.

— Аллочка, деточка, ну?

— Сейчас. Я вас обслужу, только пересядьте за мои столики. Эти не обслуживаются.

— Обслуживаются!..

Все, как по команде, повернулись на голос Татьяны. Она прошла мимо, поставила перед Горевым и Юрием приборы, хлеб.

— Вот ваши вилки-ложки, вот твои вилки-ложки, муж.

Подошла к столику, где сидели Анатолий, Николай, Борис, не поднимая глаз, достала книжечку, карандашик, изготовилась писать.

— Что желаете заказать?

Борис расхохотался, откинулся на спинку стула.

— Танька, ты что, никак из роли не выйдешь?

— Я здесь работаю. Что будете заказывать?

Анатолий тронул ее за локоть.

— Таня, что это значит?

— Я жду! Заказывайте!

— Таня!

— Хорошо, подумайте пока. Я к вам подойду, — мимоходом бросила Гореву, — кашу вам подогревают. Сейчас принесу. Обождите минуточку.

— Да я вообще…

Она торжествовала: победила-таки себя. Можно праздновать победу. С сегодняшнего дня она больше никакая не актриса, с сегодняшнего дня она будет брать чаевые, с сегодняшнего дня она такая же обывательница, как Таисия Демонова.

Татьяна собрала грязную посуду и пошла между столиками на кухню. Внезапно ей в спину ударил выстрелом голос Киры:

— Девушка, четверть булочки нельзя принести?

Татьяна остановилась, не сразу обернулась.

— Можно.

На лице Киры отразилось неподдельное изумление.

— Татьяна?!

— Черного или белого?

— Ты что?

— Черного или белого? — повысила голос Татьяна.

— Белого, — растерянно ответила Кира.

— Сейчас принесу.

Татьяна огорошила бывшую подругу бесстрастно-профессиональным голосом настоящей официантки и осталась вполне довольна собой.

Выйдя из зала, она на минуту остановилась, прислонилась плечом к стене. Ей самую малость стало нехорошо, потому что она с необыкновенной ясностью поняла, что в этом фартуке она начинает новую, неизвестно еще какую жизнь.

Размышления о двух венках

Бульвар Танкистов тянется через весь город вдоль шоссе Москва — Симферополь, затем заворачивает, огибая стадион, и заканчивается у входа на площадь треугольным вытянутым язычком бледного пламени.

Здесь горит вечный огонь.

И днем, и ночью он освещает чугунные плиты, на которых выбиты имена погибших воинов.

И днем, и ночью он освещает черную низко склоненную фигуру матери. В платке, скорбно надвинутом на самые брови, она наклонилась, чтобы положить туда, где колеблется язычок пламени, слизывая вокруг снег, тяжелый чугунный венок.

Площадь лежит прямо перед ней, ярко освещенная дуговыми фонарями, но она склонилась и видит только маленький бледный язычок пламени и чугунный венок.

А на той стороне площади театр, а над театром в просторной древнегреческой тунике, словно бы летящая вместе с низкими облаками, — Мельпомена. Богиня тоже держит венок, но она подняла его высоко над головой, чтобы всем было видно, что это венок из листьев лавра.

Утром через площадь прошел дядя Федя. Издалека увидел Мельпомену, радуясь тому, что работает в театре, подумал о гордой богине: «Такая ж баба, как и все».

Прошла на работу в кафе Татьяна Осипова. Она погрозила Мельпомене кулаком. «Будь ты проклята, старая торговка лавровым листом». Около вечного огня остановилась, наклонилась, чтобы стряхнуть варежкой снег с крайней плиты, скрадывающей имена безвестных воинов.

Прошел на работу Володька-Кант. Мельпомену он просто не заметил, а торопливо пробегая по бульвару Танкистов мимо памятника погибшим воинам, мимо вечного огня, подумал, что у него в горелке, которой он режет и сваривает металл, горит точно такой же язычок пламени.

Володька-Кант

Я с дядей Федей совсем подружился. Мы с ним все теперь обсуждаем вместе. Когда Татьяна замуж вышла за Юрку, мы два дня, заседали по этому вопросу.

Он говорит:

— Если человек артистка, она не может променять Мельпомену.

Я говорю:

— Если она в душе артистка, а не торговая сеть от треста столовых, Таисия Семеновна Демонова и Юрка ее съедят и скажут: так и было. Им такая фигурка, как Татьяна, на один год людоедства.

И, главное, мы ничего не можем сделать: она сама к ним в пасть полезла, добровольно. Если б они ее насильно стали есть, а то она ж сама подставилась.

Я совсем перестал у нее спрашивать про патефон, когда она вышла замуж за Юрку. И вдруг она сама мне говорит:

— Когда же ты мне починишь патефон? Техника все-таки.