В двух битвах

Когда начальник штаба плавно закрыл за собой дверцу блиндажа, Сухиашвили встал, молча прошел несколько раз взад и вперед и остановился против меня.

— Да, комиссар, решение возможно только такое.

— Я попрошу тебя дополнить распоряжение: создать не одну, а две боевые группы. Командовать политотдельцами буду я. Дело ведь здесь не в числе. Эти две группы будут равны двум хорошим гвардейским ротам полного состава.

— Согласен. Хорошее предложение. В самое ближайшее время проведем занятие. Особенно четко отработать надо бросок на позицию. Если доведется, комиссар, сегодня и нам сразиться в открытом бою, то мы, считай, последнее выложим на алтарь отечества.

Наступил седьмой день боя. Ночь на 13 марта офицеры штаба и политотдела провели на позициях. Положение осложнилось до чрезвычайности. Расчет на «генеральную» чистку тыловых подразделений не оправдался. В тылах и у артиллеристов с большим трудом удалось набрать до полуроты годных к строю бойцов. Большую часть их направили на пополнение в 1-й стрелковый.

Роту разведчиков, сократившуюся теперь до взвода, пододвинули ближе к переднему краю. Вместе с автоматчиками они составили последний резерв командира бригады и готовились для контратаки на случай прорыва противника в глубину. Наступило 13 марта. День выдался погожим: безветренный, теплый, солнечный. Командир бригады капитан первого ранга Сухиашвили, его заместитель полковник Неминувший и начальник артиллерии полковник Иванков еще до рассвета ушли на наблюдательный пункт.

В этот день я вынужден был остаться в штабе. Ночью, возвращаясь с передовой, я получил небольшую контузию и комом земли, выброшенным из воронки разорвавшегося снаряда, мне повредило ногу.

И вот только-только появились признаки рассвета, как сверху донесся нарастающий гул. Предутренняя мгла не позволила нашему разведчику точно определить курс приближающейся эскадрильи врага. Одно ясно было, что на сей день фашисты решили открыть авиационно-артиллерийскую подготовку к наступлению массовым налетом с воздуха.

Первые бомбовые удары гитлеровские летчики обрушили на артиллерийские позиции капитан-лейтенанта Баренцева. Враг бросал крупные бомбы. В 10 часов над «пятачком» появились три группы Ю-87. Они поочередно нанесли удары по артиллеристам, стрелковым батальонам и штабу бригады — деревне Куземкино, насчитывающей к этому времени всего до десятка домов. Добрую половину их бомбы врага разнесли в щепы. Снова каким-то чудом сохранился штабной дом.

— Пожалуй, Андрей Сергеевич, и нам настала пора подаваться отсюда, — сказал мне Кульков. — Ей-ей, вижу, сегодня и штабному дому несдобровать. Фашисты, кажется, всерьез решили рассчитаться с деревней. И паршиво то, что бомбят они сегодня по площадям, а так у них лучше получается.

— Это пять дней назад ясно было! — ответил я не совсем дружелюбно.

— Время судья, Андрей Сергеевич. А оно показало — спешить не было оснований. Факт, никуда не денешься! — Вы хотите сказать, Михаил Михайлович, что штабной дом стоит пока? Но он ощипанным стоит. Остался без оконных рам, дверей, входной пристройки и даже без трубы (два дня назад ее также сбило огромным осколком разорвавшейся поблизости бомбы). Конечно, населяющие штабной дом пока здравствуют, — возразил я не без иронии, обращаясь к нему на «вы». Когда у нас с ним начинался «деликатный» разговор, а случалось это нередко, мы нарочито подбирали исключительно вежливые выражения.

— Согласись, пожалуйста, со мной, это тоже не второстепенный аргумент! Предвидение на войне — фактор немаловажный!

— Ну, тут вы непревзойденный мастер! Больше, настоящий гений!

Заложив руки назад и чинно прохаживаясь по просторной хате, Михаил Михайлович остановился наискосок от меня. Он и сейчас остался верен себе: невозмутим и совершенно спокоен. Казалось, в жизни не было события, которое могло бы вывести его из равновесия. Бывали, правда, случаи, когда Михаил Михайлович мог и поторопиться. Например, несколько минут назад он спикировал на пол довольно быстро. На мое замечание ответил: «По инерции сработал». Но об этом эпизоде он успел забыть. Я посмотрел на него внимательно и подумал: «Если бы на нем не было формы, он сейчас больше походил бы на сибирского охотника, недавно вернувшегося из тайги, чем на начальника штаба боевого соединения моряков». Прищуренными глазами он посмотрел мне в лицо и, нисколько не повышая голоса, сказал:

— Это ты уж хватил через край!.. «Гений»! Не гений, а кое-что смыслю. Напрасно вы в шутку мои слова обращаете...

— Когда же все-таки думаешь переходить, Михаил Михайлович? — спросил я его серьезно, не желая вступать в спор.

— Как когда? — искренне удивился он. — Чай, мне саперы блиндаж уже подготовили для командования.

— В каком же месте?

— Совсем близко, Андрей Сергеевич. Вон, поди сюда, — и он подвел меня к прогалу окна. Михаил Михайлович приподнял одеяло, закрывавшее оконный проем. — Вон там, — показал он в направлении двух разрушенных домов и сохранившегося еще дома санчасти, что были на противоположной стороне улицы, метрах в восьмидесяти отсюда. — Между развалинами построили...