В двух битвах

— Шутник вы, Михаил Михайлович, — рассмеялся я. — Ведь если фашисты в дом санчасти не попадут, то в блиндаж-то как-нибудь закатят, не так ли? Не здесь надо строить штабные блиндажи.

— Нет, Андрей Сергеевич. С этим не могу согласиться, — категорически возразил начальник штаба. — Запомните, враг не дурак: развалины бомбить не будет! К тому же командный пункт мы скоро перенесем в другое место, разрешение на это сегодня получено.

Михаил Михайлович был на редкость упрям, и спорить с ним было бесполезно. На этом разговор наш и закончился. Гитлеровцы вскоре сделали еще один заход по деревне. Одна из бомб разворотила угол нашего дома. Со сменой КП пришлось поторопиться. С установлением связи мы перешли на новое место.

Блиндаж был небольшой, уютный, выложенный изнутри березовыми круглячками. Находился он на небольшом возвышении и так, что, стоя на его крыше, можно было в бинокль видеть отдельные участки переднего края. Иссеченный осколками, а местами совсем выбитый Пронинский лес уже не являлся большой помехой.

Фашистские пикировщики тем временем продолжали подходить. Было часов десять, когда после небольшой паузы пришла новая партия в тридцать самолетов. Вслед за ними появилась армада вдвое больше, а затем еще. Все они разгрузились над первой траншеей. Удары с воздуха чередовались с мощными артиллерийскими налетами. На какие-то минуты после массированного огня сделалось тихо, и снова появилась авиация врага...

Втрое возросшая сила бомбовых ударов и намного увеличившаяся плотность артиллерийско-минометного огня противника делали сегодняшний день каким-то необычным. Было совершенно очевидно, что фашисты свирепствовали неспроста. Многое говорило о том, что именно сегодня они решили во что бы то ни стало прорваться к Холму.

— Да, денек, Андрей Сергеевич! — протянул Михаил Михайлович, обозревая в бинокль бушующий передний край. — Что авиацию они бросили на нас чуть ли не со всего фронта — удивляться не приходится. Но что орудий и минометов они столько стянули сюда, вот это да! Да смотри, смотри... Опять идут самолеты.

Сколько самолетов участвовало в этом налете, мы не видели. Знали, что в несколько раз больше, чем до этого. Не успели они скрыться, как заговорили минометы врага. Еще проходит несколько минут — и к ним подключилась артиллерия...

После полудня снова стихло. Странно даже показалось. Пять минут назад все гремело и тряслось, и словно по мановению волшебной палочки сделалось тихо. Но так продолжалось недолго. У Михаила Михайловича состоялся «крупный разговор» со связистами. Он дал им всего десять минут на восстановление связи и через сплюснутый выход протиснулся наружу. Вид у него был помятый, шинель измазана, лицо как у трубочиста, темно-рыжие усы пропитались гарью. Совсем не изменились лишь его глубоко посаженные глаза. Они смотрели на меня довольно бодро, с его обычной невозмутимостью.

— А ты хорош! — Я от души рассмеялся.

— Да и ты не лучше.

— Тебе надо протереть лицо.

— А тебе?

— Мне, может, тоже надо. Но я же не вижу его.

— Рано туалетом заниматься, Андрей Сергеевич. Все, что было, цветики. Они нас сейчас ягодками угостят, — безапелляционно, словно только вернулся из гитлеровского штаба, сказал Михаил Михайлович и, опуская на грудь бинокль, добавил: — Этой передышкой они поиздеваться над нами решили. Перед атакой устроят нам особый сабантуй... — Он посмотрел на часы: — Еще минуты три — и начнут.

Михаил Михайлович и на этот раз оказался провидцем. Стянув большую массу авиации, гитлеровцы совершили самую ожесточенную бомбардировку наших позиций за все семь дней. В 16 часов над Куземкином проплыла первая группа самолетов. Они пикировали на несколько целей: передний край, артиллерийские позиции, расположения минометчиков, кюветы большака Локня—Холм и нашу деревню.

Зазуммерил аппарат. Телефонист сказал:

— Товарищ комиссар, комбриг вас просит.

— Слушаю, Константин Давыдович.

— Осложняются дела. Хочу туда податься с офицерами. Как ты думаешь, комиссар?

— Правильно. Было бы лучше мне пойти, но нога связала меня.

— Конечно, оставайся, я пошел. Неминувшего и оператора оставляю на НП.

— Желаю успехов.

...Их было семь. Впереди шел по изуродованному и во многих местах засыпанному ходу сообщения Сухиашвили, за ним начальник политотдела Батенин, Халин и другие штабисты. Часто спотыкались. Константин Давыдович дважды упал. Последний раз растянулся во весь свой внушительный рост, видно, ушибся, чертыхнулся, но поднялся с поразительной быстротой и полубегом устремился вперед. А кругом все грохотало, стонала земля, по их головам, спинам барабанили комья земли и с разной силой ударяли воздушные волны. Перед Пронинским лесом остановились: двумя минутами раньше в ход сообщения попала полутонная бомба.

— И надо было чушке этой угодить сюда, — бросил комбриг и, выпрямляясь, попытался заглянуть вперед. Но ничего не увидел: дым и взлетевшая фонтанами земля, перемешанная с черным снегом, все заслонила.