В двух битвах

Я задержался во второй батарее. Орудия были установлены в редком кустарнике и казались почти не замаскированными с воздуха. Я удивился этому. Всего в двухстах метрах шумел густой высокий молодняк. Он мог хорошо укрыть батарею с воздуха. Иду к начальнику артиллерии, говорю ему об этом.

Полковник Иванков хитро улыбнулся.

— Вот увидите, этот лесок непременно привлечет внимание немецких летчиков. Они разбомбят его, считая, что батарея там. А на самом деле мы в другом месте, в кустарнике.

Днем позже я весьма наглядно убедился в правоте старого полковника. Случай же свел нас опять вместе. Мы с начальником артиллерии шли с КП на передний край. В пути нас застала вражеская бомбежка. Укрылись в воронке. Артдивизион оказался у нас как на ладони. Когда эскадрилья Ю-87 еще только разворачивалась, полковник сказал: «К артиллеристам пришли». И он не ошибся. Фашисты начали кружить. Их ведущий, словно коршун, выискивал добычу.

— Ищет батарею, а «найдет» сейчас ложную, — усмехнулся полковник. — В соснячок я им макеты орудий подсунул.

Фашисты начали бомбежку, бомбы сразу же попадали в соснячок. Вверх летели бревна, выкрашенные под орудийные стволы, доски, фанерные листы, вывороченные с корнем деревья. А батарея, настоящая батарея стояла в кустарнике целой и невредимой.

На наблюдательном пункте принимали последние доклады из частей о готовности к наступлению. В 14 часов наша артиллерия открыла огонь на разрушение. Усиливает огневую активность и противник. Проходит еще полчаса, и над «пятачком» моряков нависает внушительная партия вражеских самолетов. Однако бомбардировщикам не удалось приостановить нашего огня. Точно в установленное время сильнее загудела земля, заговорила вся артиллерия и минометы бригады. В 15 часов поднялась наша пехота. Моряки наступали небольшими перебежками, непрерывно ведя огонь. Несмотря на прицельную стрельбу фашистов, они достигли рубежа. На левом же фланге матросы из первого батальона ворвались на окраину Тараканова и завязали там бой. Весть об этом быстро облетела бригаду.

— Наконец-то это злосчастное Тараканово будет взято! — радостно воскликнул Куликов.

На КП с нетерпением ожидали доклада о развитии успеха. Комбриг усилил левофланговый батальон еще одним подразделением. Моряки вновь поднялись в атаку, но... к 17 часам наступление наше приостановилось. Морякам так и не удалось пробиться к горстке своих друзей, окруженных в Тараканове. Был отдан приказ: «Закрепиться».

...На редкость непогожий февральский день клонился к концу. Густые бесформенные облака тяжелой свинцовой громадиной медленно плыли на восток. Быстро темнело. Протяжный зуммер подозвал меня к телефону. Из первого батальона сообщили, что ранен Кутенев, но где он, пока неизвестно. На сердце боль, досада, полынная горечь. Пробую выяснить, насколько серьезно ранен Кутенев. Никто этого не знает. Позже стало известно, что в батальоне по каким-то причинам тормозится вывоз раненых. Направляю туда инструктора политотдела Виктора Куликова.

— Немедленно организуйте эвакуацию раненых! Разыщите Кутенева и вывезите его в медсанбат.

Куликов ушел и примерно через час доложил, что ночью ничего путного узнать не удалось, что на переднем крае пока неразбериха. Пришлось пойти в батальон самому. Шел в полной темноте, то и дело проваливаясь в бомбовые и снарядные воронки. Противник вел изнурительный минометный огонь. Вспышки пламени озаряли черную от смрадной гари местность. Линия фронта чем-то напоминала море, которое после бушевавшего шторма постепенно успокаивалось и переходило к штилю. Шел я довольно-таки быстро. Длинный, сутуловатый матрос Кубышкин — кок наш, которого в последнюю минуту, несмотря на возражения, чуть ли не силой, урядил со мной начальник штаба, — еле успевал за мной.

Я не перестаю думать о наших неудачах, раненых, Мише, о тяжелейшем положении моряков в Тараканове...

Позади послышался шум. Я остановился. Оказалось, споткнулся Кубышкин и съехал на дно крупной воронки. Подхожу к нему, спрашиваю, в чем дело.

— Нога... Понимаете, ступить не могу, — огорченно отзывается Кубышкин.

Я спустился к нему, помог подняться и с трудом вытащил кока наверх. При падении у него подвернулась нога. Произошел вывих. Раз, другой, третий я потянул его ногу. Чувствую, матросу больно, он шумно дышит, но крепится, молчит. Что-то хрустнуло в ноге. Говорит, легче стало. Он встал, но ступить на поврежденную ногу не может. Пробую ему помочь добраться до КП. Тоже не получается. Ничего не остается, как оставить его ждать санитаров.

— Не унывай, Кубышкин. Доберусь до батальона, направлю к тебе людей с носилками, — успокоил я кока.

— Да вы за меня не беспокойтесь. Я дождусь их. Вы-то один пойдете... Ах какой я растяпа!