В двух битвах

Беседа становилась оживленнее. Матросы интересуются подробностями взятия Барвенкова и Лозовой нашими войсками, просят рассказать трагедию деревни Дубровцы.

О происшедшем в деревне Дубровцы высказался тот же пожилой матрос.

— Сам же ты, сынок, до этого сказал, что фашисты зверье. Не укроти их, они все дороги нашей Родины и других стран усеют трупами.

На обратном пути мы с Михаилом Михайловичем зашли к бригадным разведчикам. От последнего налета вражеской авиации они сильно пострадали. В угол дома, где разместилась часть людей, угодила бомба. Семь человек убито и пятнадцать ранено. Гуса мы встретили у крыльца избы, в которой разместили раненых. Он не успел еще и отряхнуться. Лицо его вымазано, шапка опалена, рукав шинели порван и густо окроплен кровью, из полы вырван большой кусок. Младший политрук находился в том же доме и чудом каким-то остался невредимым, только слышал плохо. Сам он и выбрался из-под развалин. Он доложил нам о случившемся, сказал, что первая помощь всем оказана. Сейчас занят тем, чтобы раненых быстрее увезти в медсанбат.

Михаил Михайлович прокричал на ухо Гусу:

— Что можешь доложить о противнике?

Гус кивнул головой, что понял.

— Новых частей не обнаружено, — сказал он. — Две группы моих разведчиков преследуют противника с передовыми частями. С полчаса назад доставили «языка» — обер-лейтенанта, я допрашивал его. «Язык» погиб при бомбежке. Остались кое-какие документы.

Гус юркнул под развалины осевшего дома и тут же вынес оттуда пачку почерневших документов, перетянутых резинкой.

— Я не успел их посмотреть. Вместе с обером доставили.

— Разрешите обратиться? — раздался позади нас звонкий голос.

Девушка в шинели с крохотным рюкзаком и автоматом за плечом несколько смущенно смотрела на наши одинаковые знаки различия: она не могла понять, кто из нас старший начальник. Михаил Михайлович, поняв затруднение сержанта, разрешил обратиться к нему.

— Наконец догнала вас. Мне нужно разведроту. Вот мои документы.

Михаил Михайлович раскрыл солдатскую книжку, посмотрел на фотографию, а затем взглянул на девушку.

— Оригинал лучше, — бросил он тихонько и тут же погасил появившуюся улыбку. Развернул предписание, пробежал по нему глазами и передал документы мне. — Так, так, Антонина Ильиченкова. Курсы агентурных разведчиков не окончили и подались в войсковую разведку. Почему же поспешили?

— У меня брата убили. Он был разведчик. Как узнала, так тут же рапорт подала — немедленно отпустить на фронт.

— А почему же в роту? Мы вас при разведотделении в штабе можем оставить. Вам будет...

— Нет, нет, товарищ майор! Только в роту. Мой брат воевал в роте разведки. Там буду и я! — и точеное лицо посуровело, губы плотно сжались.

Михаил Михайлович немного подумал и сказал:

— К сожалению, вопрос о вашем зачислении в роту разведки ни я, ни присутствующий здесь начальник политотдела решить не можем. В наших боевых частях женщин нет. Командир бригады категорически запрещает их туда брать.

— Да, но я имею направление... Я была в главном штабе Морского флота...

— Не будем терять времени, — прервал ее начальник штаба. — Решит сам комбриг. Побудете в медсанбате. Наступление закончится — созвонитесь со мною, помогу вам встретиться с комбригом.

— Да, но...

Михаил Михайлович остановил ее жестом, взял предписание и на нем стал писать. Я взглянул на Гуса. Девушка ему, видно, понравилась. Взгляд его говорил: «И зачем вы вылезли с таким вопросом к начальнику штаба? Решили бы его сами без долгих разговоров».

— Вот пока и все. Не огорчайтесь. Может, и уладится все благополучно, — сказал Михаил Михайлович, возвращая девушке предписание. Переводя взгляд на Гуса, продолжил: — От противника не отрывайтесь ни на шаг! Утром доставить мне «языка», хорошо бы в офицерском звании. Все. Желаем успехов.

Когда мы вернулись, в штабе бригады встретили командира 8-й гвардейской Панфиловской дивизии генерала Ивана Михайловича Чистякова. Иван Михайлович знакомил Сухиашвили и Муравьева с последними данными своей разведки и рассказывал о возможных маневрах гитлеровцев. Все они склонились над картой. Когда мы подошли к столу, комбриг представил начальника штаба и меня. Знакомясь со мной, комдив спросил:

— А вот с Галушкой, наверное, и не знаком?

— Фамилию вашего начальника политотдела слышал, но лично не повидался еще.

— Я так и знал. А надо установить контакты. Полезно.

Он свернул карту, неторопливо уложил ее в планшетку и вкратце рассказал о последних тактических приемах гитлеровцев на земле и в воздухе.

— Осторожнее немцы стали. У них осмотрительность появилась. На хитрость теперь чаще пускаются: прикроются небольшим заслоном, а главные силы спешно отводят, тех же, что остались, огонь вести заставят до последнего. Смотрите, мол, немало нас здесь. Оборону очагами строят. Наиболее сильную — вокруг населенного пункта. Поэтому надо смелее просачиваться между селами и деревнями и бить их с тыла! Этого они боятся. Нервишки-то у них понемногу сдают.

Расставаясь с нами, он добавил: