Унтер-офицер и другие

Поздно вечером из сада прибежал Йошка Козма с радостным известием. Оказалось, что он, вооружившись вилами, начал прощупывать в саду всю землю. И наткнулся под сливой на что-то твердое.

Мы, захватив лопаты, сразу же побежали в сад. Начали под той сливой копать и вскоре откопали деревянный ящик, в котором обнаружили приводные ремни.

Фекете, несмотря на усталость, приплясывал от радости.

Однако в яме лежал еще один ящик. Когда мы его открыли, то увидели, что он весь наполнен одеждой, бельем, обувью и столовым серебром. По-видимому, мельник просто не мог увезти с собой все это барахло.

— Товарищ Бубик, — сказал я Яни, — все это нужно отправить в полицию.

— Сейчас? — спросил он.

— Сейчас, пока все это не растащили.

Бубик почесал затылок.

— Выходит, мы будем охранять имущество этого негодяя? Раздать его нужно, и баста!

— Ты сейчас внесешь все эти вещи в опись: с сего момента они больше не являются собственностью Келлера.

Один из подручных мельника вытащил себе из ящика пару добротных коричневых ботинок. Бубик сделал вид, что не заметил этого. Громким голосом он заявил, чтобы к вещам никто не притрагивался.

— Послушай, Яни, ты куда смотришь?.. — начал было я, но тут же замолчал, решив, что подручный наверняка за долгую работу на мельника заслужил себе пару обуви.

Переписав все вещи, хранившиеся в ящике, мы поставили его в одну из комнат дома мельника. Дверь комнаты я запер на ключ и тут же отдал его на хранение Бубику.

Подручные мельника уже прилаживали ремни, а Фекете светил им фонарем. В помещении пахло бензином: старый механик смазывал двигатель, подготавливая его к запуску. Значит, завтра намелем муки и начнем раздавать ее жителям села…

21—23 декабря 1944 года

Подолак по собственному почину величал себя старшим полицейским.

Однажды под вечер я вошел в общую комнату, где располагались полицейские. Надо было провести с ними занятие. Ко мне подошел Подолак и начал говорить о том, что если человека, который охраняет порядок пешим порядком, называют просто полицейским, то его, выполняющего свои обязанности на лошади, следует по крайней мере называть старшим полицейским.

— Во всяком случае, — продолжал разговорившийся старик, — вы повыдумывали для себя такие должности, как начальник, помощник, начальник политического отдела, начальник уголовного отдела и так далее, а почему бы вам не придумать должность старшего полицейского? Пора бы и такую придумать…

Мы, словно по команде, громко засмеялись.

Я решил потешить самолюбие старика и согласился с назначением его на эту самим им придуманную должность.

Подолак и глазом не моргнул. Выслушав меня, он вскочил и лихо щелкнул каблуками. При этом его кривые ноги, когда он сдвинул пятки, образовали огромную букву «О».

— Товарищ начальник, — начал он, — старший полицейский Подолак находится в вашем распоряжении!

Однако на этом Подолак не успокоился. Буквально на другой день он пришел ко мне с предложением, чтобы ему поручили возить пшеницу на хутор.

— Так, — продолжал он, — мы одним ударом сразу убьем двух зайцев: во-первых, сэкономим одного человека, так как я в одном лице буду и полицейским и возчиком, а во-вторых, я смогу выездить Треску, а то она застоялась совсем…

Я разрешил старику возить хлеб. И что же вы думаете? Сделав три ездки с хутора на мельницу, он во время четвертой ездки как-то заблудился и привез целую повозку зерна на улицу Уйшор. Только я сел за стол, чтобы поужинать, как слышу, во дворе кто-то сбрасывает мешки верна с подводы. Я думал, меня удар хватит!

Выскочив во двор, я начал ругать старика, который, как ни в чем не бывало, начал рассказывать мне, видимо, только что сочиненную им сказку. Если верить словам Подолака, то он был прямо-таки на волоске от смерти. Когда он вошел в амбар, то гора тяжелых мешков с зерном вдруг ни с того ни с сего обрушилась и они посыпались на пол и на его повозку. Обезумевшая от страха Треска бросилась бежать и не остановилась до самого двора, а как он упал на повозку, так сразу же потерял сознание и пришел в себя вот только сейчас. Такой беззастенчивой лжи мне никогда не приходилось слышать ни до, ни после этого.

— Тогда почему же вы, как только пришли в себя, не повернули обратно? — набросился я на него. — Почему вы стали сгружать мешки здесь?

— Поздно уже, господин Фери…

— Никакой я вам не господин!

— Я хочу сказать: товарищ начальник… Я подумал, что будет лучше, если зерно до утра полежит здесь, а не там, где его могут растащить… Мне только того и не хватало, чтобы люди говорили, что Подолак не смог уберечь добро… А утром я его спокойненько отвезу на мельницу. Поэтому, черт возьми, не стоит на бедного человека кричать, когда он заслуживает благодарности. Вот настанет утро, положу я на стол пропуск и винтовку, и ищите себе тогда другого дурака…

Я так разозлился на Подолака, что приказал ему, чтобы он немедленно сдал мне сбрую, однако он мои слова спокойно пропустил мимо ушей, а мне сказал, чтобы я пересчитал мешки с зерном, а то, чего доброго, еще запятнают имя честного человека злые языки.