Унтер-офицер и другие

— Что это такое? — удивилась Терчи. — Что вам здесь нужно? — Однако, узнав Фекете, тут же изменила тон: — О, господин учитель! Так поздно…

— Запомните, вы никого не видели и ничего не слышали, — оборвал ее Фекете. — Поняли? Ни меня, ни моих товарищей вы здесь не видели! Мы вас не тронем, не бойтесь… но чтобы ни единого слова!

Бедняжка Терчи так перепугалась, что стояла ни жива ни мертва. Она даже забыла закрыть за нами дверь, и нам пришлось самим сделать это.

— Да-да, я ничего не скажу, — испуганно лепетала она, часто моргая вытаращенными глазами.

— Идите к себе в кухню.

— Хорошо, хорошо…

От страха экономка закрутилась по прихожей и даже не сразу нашла дверь в кухню.

— Ну а теперь быстро! — торопил нас Бубик. — Время не ждет!

Мы вошли в темную комнату. Бубик чиркнул спичкой и, быстро подскочив к двери, которая вела в другую комнату, распахнул ее настежь.

Келлер сидел на диване и складывал в открытый чемодан белье. Вся комната была заставлена чемоданами, какими-то свертками, узлами, туго набитыми сумками.

— Господин шарфюрер? — спросил Келлер, не глядя на нас.

Однако, не получив ответа, он поднял глаза и весь сразу как-то обмер. Его и без того худое лицо еще больше вытянулось, а уши, казалось, еще плотнее прилипли к голове.

— А-а-а, — наконец проговорил он. — Добрый вечер, господин учитель… Прошу меня простить, а я подумал, что…

— Что же вы подумали?

— О, ничего…

Фекете смерил Келлера презрительным взглядом:

— Значит, вы ждали шарфюрера? Бежите с тонущего корабля, да? А все это хотите увезти с собой? — Уголки губ учителя дрожали от гнева. — Грязный доносчик! Что такие, как вы, сделали со страной? До чего вы ее довели?

Келлер вскочил, попятился к письменному столу. Схватился за ключ: хотел открыть ящик стола.

— Стой! — выкрикнул учитель, выхватывая из кобуры пистолет. — Два шага вперед!

Бубик оттолкнул Келлера от стола.

— А тебе известно, что сделали с Пиштой Тотом? — грубо спросил он. — Не знаешь? Ничего, узнаешь… Сейчас ты получишь то, что получил он.

— Точно. — Фекете спрятал пистолет в кобуру. — Только за жертву ты себя не выдашь. Ты как был тряпкой, так ею и останешься.

Бубик первым ударил Келлера, тот пошатнулся и тонко завизжал, но тут же замолк под градом ударов, которые посыпались на него с трех сторон, и вскоре его физиономию не смог бы узнать даже господин шарфюрер.

Мы устали бить доносчика. Глаза у Фекете возбужденно блестели. Взяв со стола тетрадь, он вырвал из нее листок и крупными печатными буквами написал: «Так будет с каждым предателем», а чуть ниже подписал: «Солдаты Кошута». Записку эту он положил на живот неподвижно лежавшего на полу мельника.

Мы переглянулись и словно по команде улыбнулись. Вот как-то само собой и название у нашей тройки появилось, и к тому же неплохое: «Солдаты Кошута».

Не желая встречаться с господином шарфюрером, который наверняка прибудет сюда не один, мы поспешили покинуть дом мельника. Когда мы проходили через кухню. Терчи сидела на табурете, зажав уши ладонями.

Забрав свои вещи и оружие, мы тронулись по дороге, которая вела в горы.

9 декабря 1944 года

В свое убежище мы наносили сухих кукурузных стеблей и ими же обложили его снаружи, чтобы какой-нибудь гитлеровец, случайно забредший в это место, не обратил внимания на ветхую постройку и не захотел спрятаться в подвал.

Чтобы было на чем спать, мы натаскали сена из стога, который наметал Кота. Представляю, как он будет ругаться, когда пойдет посмотреть копенки и увидит, что кто-то разворошил одну из них. Но выхода у нас не было: ведь мы должны были побеспокоиться и о себе.

Тогда мы полагали, что у нас будет возможность и желание спать. И вот мы забрались в подвал, который, собственно говоря, представлял собой не что иное, как давильню для винограда, а до настоящего винного погреба ему было далеко. Короче говоря, это была не очень глубокая, но объемистая яма, накрытая сверху крышей.

Мы застлали дно подвала сеном, уложили свои узелки, и только тут выяснилось, что никто из нас не захватил с собой ни лампы, ни фонаря.

Чтобы осмотреться, Бубик зажигал спичку за спичкой, и от этого загорелось сено, которым мы выстлали пол. Бросились кто шапкой, кто одеялом тушить огонь.

Этот инцидент невольно навел нас на мысль о том, что наше убежище с соломенной крышей и стенами, обложенными стеблями сухой кукурузы, будет гореть, как хороший факел, на свет которого сбегутся гитлеровцы чуть ли не из самого Берлина… А нам только этого и не хватало.

С грехом пополам мы расположились на сене, утешая себя тем, что спать можно хорошо и без фонаря или лампы.

Без света жить еще как-то можно, а вот холод нас действительно мучил. И не столько сам холод, сколько ветер и влажность, которые, казалось, пронизывали до костей, как ты ни кутайся.

— Печечку бы сюда, вот тогда жить можно было бы, — пробормотал Бубик. — У нас дома в сарае есть небольшая железная печурка, завтра же притащу ее сюда.

— Но ты забываешь о том, что дым и искры от твоей печурки будут видны издалека.